— Три тысячи — выкрикнул мой учитель.
Еще не стих его голос, как я уже услышал новую цену Марциана: Пять тысяч!
— Семь тысяч!
— Десять!
Ошеломленная толпа и возглавлявший аукцион распорядитель с удивлением смотрели на безумцев, готовых выложить годовое жалование средней руки чиновника за куст какой-то корицы.
— Пятнадцать тысяч! — крикнул Гален. Я видел, что несмотря на окружающий мороз, от волнения на его лбу выступили капли пота.
— С учетом тридцати за грифона, в моем сундуке только двадцать тысяч сестерциев — шепнул он мне. Неоткуда взять больше, если вдруг потребуется. Да и кто мог предположить, что вылезет этот безумец и решит разорить меня?
Семнадцать тысяч! — проскрипел Марциан. Теперь он был уже совсем близко.
— Проклятие, он точно знает, что я работаю над териаком! Пара мальчишек следят за мной — не иначе как по его наущению — прошипел Гален.
— Двадцать тысяч — уверенным тоном постарался выкрикнуть Гален свою последнюю сумму, но давно зная его я видел — он здорово волновался.
— Двадцать. Пять. Тысяч. Сестерциев!
Марциан произносил каждое слово отдельно, словно пытаясь заранее обозначить проигрыш своего противника в этой безумной гонке заоблачных цен. Для Галена же каждое его слово, должно быть, звучало так, будто Марциан забивал гвозди в крышку гроба его мечты о работе над териаком. По меньшей мере, ее пришлось бы теперь на долгие месяцы отложить. Гален стоял и разочарованно молчал.
— Продано почтенному за двадцать пять тысяч — услышал я безразличный голос распорядителя.
Сегодня его ждала хорошая премия. Многие вещи уходили куда дороже их истинной стоимости. Горшок с корицей быстро поднесли надменно улыбавшемуся Марциану. Старик бережно взял его морщинистыми, старческими руками и прижал к своей узкой груди. Наверное, не было такой цены, какую не был бы готов отдать этот наживший несметные состояния на лечении сенаторов врач, чтобы унизить Галена. Ну а срыв планов молодого, талантливого конкурента, работавшего над улучшением формулы териака, носил для Марциана и другой, более практический смысл.
Ближе к весне, когда мы ужинали у Боэта, в триклиний вбежал один из рабов бывшего консула. Он был взволнован и долго извинялся, что так беспардонно прервал наш вечер.
— Господин, в атриуме сидит некий Марилл. Он представился автором пантомим для римских амфитеатров и разыскивает Галена. Говорит, дело срочное. Умоляет! Что ему передать?
Выйдя в атриум, мы втроем застали средних лет мужчину. Одетый в пестрые одежды человека, не чуждого искусству, с тонкими чертами лица, в тот миг он представлял собой жалкое зрелище. Весь в слезах, не подобающих мужчине и, тем более, на публике, его облик вызывал жалость. Мужчина упал на колени и протянул руки. Глаза его блестели от отчаяния.
Мой сын… — простонал он.
— Что стряслось? Он ранен? Откуда ты знаешь меня? — засыпал несчастного вопросами Гален.
Совсем скоро мы уже быстро шагали по улице.
— Мой сын, он выступает по моим постановкам! Ему всего шестнадцатый год пошел — он мим. Совсем еще мальчишка! — сбивчиво рассказывал Марилл.
— На тренировке с другими юношами в гимнасии при термах он повредился. Недели уже две назад, кажется. На груди выскочила какая-то шишка, сначала была багровой, а потом пожелтела. Мы в термах ее лечили, окуривали, как посоветовали жрецы — стало только хуже. А теперь он лежит в бреду, лихорадит. Совсем плохо ему, не встает даже — взволнованно бормотал несчастный отец.
— Я полжизни на дом копил. Ну, решил, не судьба значит — побежал по самым дорогим врачевателям. Ничего не жалко — лишь бы моего мальчика спасли. Друзья эдила, с которым мы по театральным делам знакомы, Марциана мне посоветовали — я сразу к нему. Посулил любые деньги, лишь бы только помог. Он посмотрел — головой покачал, созвал знакомых своих.
— Что сказал? Какой диагноз? — за строгим медицинским интересом взволнованного Галена я даже не расслышал привычной ненависти к давнему сопернику.
— Там их с десяток собралось. Все посмотрели, пощупали что-то, руку к груди и так и эдак прикладывали. Бедный мой сынок — Марциан всхлипнул.
— Ну, ну, соберись! Что они сказали?
— Сказали, что до конца недели ему не дожить. Умрет. Готовься, сказали, трубачей звать да хоронить мальчишку своего — Марциан вертел головой, глаза его влажно блестели. С трудом он держался, чтобы окончательно не разрыдаться.
— К сути, к сути! Какой диагноз поставили? — Гален крепко схватил пантомимиста за плечи и слегка встряхнул, приводя в чувство.
Марилл вздрогнул.
— Сказали сердце у него смещено вправо. Уплотнение, которое мы в термах лечили, нагноило кость под шишкой — грудину, кажется. Вырезать, говорят, нельзя — заденут какую-то пленку, или слово какое-то такое мудреное у них там…
— Мембрану. Плевральную мембрану — быстро сообразил Гален. — Если задеть ее — пациент перестанет дышать и быстро умрет. Я много раз видел ее, вскрывая животных. Повредить — раз плюнуть, не заметишь даже.
— Да-да, наверное, пожал плечами Марилл.
Мы размашисто шагали по римским улочкам.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное