Тень Галена

— Получится такая черноватая паста, довольно мягкая. Ее легко высушивать и нарезать. Она затвердевает, когда подсыхает — комментировал по ходу приготовлений Гален. — Взрослому можно принимать по половине пастилки. Ребенку же сойдет и четвертинка. Можно в вине растворить — микстура получится, так тоже удобно будет — Гален указал на стоящий на одной из полок ряд маленьких терракотовых горшочков.

Я внимательно наблюдал за этой алхимией. Густая темная масса, густо прилипая к медным стенкам котла, бурлила и превращалась в однородную, темную смесь.

— Ну ладно, наверное териак очень труден, раз сквозь века создавался множеством врачей. А что на счет более простых лекарств? — спросил я Галена. — Как ты понимаешь, какому пациенту и что поможет лучше? Ну, кроме готовых рецептов, конечно.

— А я и не беру рецепты в неизменном виде, Квинт — возразил Гален. В голосе его звучало возмущение. — Мало ли что там до меня писали — это их дело. А мое — проверить, сначала логически, а потом и на опыте. Вот в точности как с петушками, к примеру. Не все я, конечно, могу воспроизвести. С ядами то оно проще, чем если тебе надо боли в желудке вылечить, или лихорадку. Тут тебе петушок мало что расскажет о своем самочувствии. Тут люди живые понадобятся… Ну а по свойствам, так если помнишь, еще в Пергаме я рассказывал, что можно их в целом на четыре группы поделить.

— Теплые и холодные? Ты про эти? — с некоторым сомнением попытался вспомнить я. Я лечил своих пациентов известными мне решениями, где-то вычитанными, а где-то подсмотренными у Галена. Но общей системы у меня тогда, конечно, не было.

— Все верно. Мокрые и сухие, теплые и холодные — бодрым голосом подтвердил Гален. — Медицина вообще довольно точна, если к ней с умом подходить. И объединив врачебные наработки с философией, мне удалось наметить систему, которая помогает принимать решения. Вот например, ты стал бы, Квинт, давать мокрое и разогревающее тому, кто сам мокрый и горячий?

— Нет конечно — ответил я. Решение казалось мне очевидным логически. — Зачем усиливать то, что и так ярко выражено?

— Вот именно! — кивнул Гален. — Например молодые люди, когда им идет год тринадцатый, или четырнадцатый, от природы своей еще мокрые и горячие. Это старики уже становятся сухими и прохладными. Так зачем же, например, давать юношам крепкое вино? Продукт, который разогревает и увлажняет? Ничем хорошим это не кончится, не правда ли?

— Да, пожалуй, ты прав — я понимающе кивнул.

— Вот так и с остальными веществами. Почти все эти рецепты — Гален указал на пергаментный кодекс, подарок его друга Тевтра — можно разделить на такие категории. Некоторые сразу лучше выкинуть — намешано все подряд и без всякой логики. А кое-что понадобится проверить — есть интересные идеи. Если рецепт верный и выстроен правильно — остается только добыть лучшие ингредиенты…Нужен мед — бери аттический, как тот, что у нас в Малой Азии с разнотравья холма за Акрополем. Там растет дикий тимьян по дороге в Элею — идеальное сочетание. Вино стоит брать тончайшее хиосское или с нашего холма Тмолус, тоже из Пергама. Фалернское, что считают тут одним из лучших, кажется таким лишь на фоне всей той дряни, что пьют в Риме — Гален презрительно фыркнул.

Рим вообще впечатлял Галена куда меньше, чем я ожидал. Врач часто жаловался на низкие нравы, высокую конкуренцию с идиотами, где доказать собственную правоту бывало попросту невозможно. А еще больше Гален презирал глупых, жадных и тщеславных богачей, изнеженных роскошью и требующих себе такого же приятного и роскошного лечения.

Учитель рассказал мне, что продал одному патрицию лекарство, но когда тот узнал, что цена всего семьдесят сестерциев — он отказался его принимать, сославшись, что не станет пичкать свое тело тем, чем его лечат нищие и убогие. Тогда Гален добавил к лекарству некоторое количество иудейского бальзама и благоухающим продал его за десять тысяч сестерциев. Богач быстро поправился и был счастлив, изумляя Галена своей тщеславной глупостью. Вообще нередко казалось, будто дорогие лекарства лечат лучше, чем дешевые. И не важно, что в составе — влияла и цена!

— Надо еще следить, чтобы никакие мошки или червяки не завелись в травах и чтобы без плесени — невозмутимо продолжал Гален. — Это кажется таким очевидным, не правда ли? А ведь все равно, сплошь и рядом римские врачи делают какую-то бессмысленную ерунду из прокисшей гадости. Пичкая несчастных пациентов, нередко за большие деньги. И попробуй им только что-то сказать! Да куда там — если даже сам Аполлон и Асклепий предложат им себя в учителя — они и то не станут слушать.

Я одобрительно кивал. Гален нередко готовил лекарства сам, но если прежде я чаще видел его в роли хирурга, то теперь он с головой ушел в травы, рецепты и смеси.

— Чтобы отличаться от этих олухов, я даже решил ставить на свои лекарства печать, как у той земли с Лемноса, которую жрецы одобряют, помнишь же?