Читаем Тень Галена полностью

— Если подобрать удачную дозировку — еще как полезен, Квинт! Я, кажется, не рассказывал тебе эти истории. Как-то раз у нас в Пергаме, один мужчина заболел странной болезнью. Называли ее слоновой. Лицо несчастного раздулось, деформировалось и весь покрытый роговыми наростами, выглядел он скверно. Родные изгнали его, но податься бедняку было некуда, так что он обосновался в лачуге на краю города. Именно там его и привыкли видеть, скромно доживающего свои дни в одиночестве и нищете.

Я присел на лавку, облокотившись спиной на стену. Свежее дерево источало приятный смолистый запах. Слушая истории Галена, я заодно разглядывал нацарапанные по глине надписи на заставленных амфорами полках.

— Как-то раз, неподалёку детишки богатых пергамских семей решили устроить ужин на свежем воздухе. Было много еды и вина — солидный кувшин стоял в траве, глубокий и крепкий. Как-то вышло, что туда заползла и утонула гадюка. Когда ребята обнаружили это и наизнанку вывернули желудки, избавляясь от выпитого и съеденного, решено было остатки вина снести тому самому обезображенному отшельнику. Может он и отравится, но это окажется лучше той жизни, на какую обрекли его боги — так они тогда рассудили. Сейчас мы говорим не о морали, Квинт — несчастный выпил вино и уже на следующее утро с его тела и лица, словно панцирь, отвалились все те жуткие наросты. Представляешь? А прямо под ними розовела новая кожа!

— Что скажешь? — Гален отвлекся от котелка и хитро взглянул на меня.

— Не хочу обидеть тебя, Гален, но история не выглядит особенно правдивой.

— Вот! Я также решил, когда первый раз ее услышал — удовлетворенно откликнулся Гален. — Но знаешь, что странно? Точно такую же историю я потом слышал об одном состоятельном земледельце, приехавшем лечиться на водах Асклепиона. Он был не один, а с несколькими любовницами, одна из которых — его рабыня — была по слухам прелестнейшим созданием — совсем юной девушкой. Говорят, она до искр в глазах ненавидела хозяина, что всякую ночь грубо овладевал ею. Так что когда увидела, как в кувшин с его вином упала гадюка — решила, что это посланный ей самими богами шанс. Красавица дождалась, пока змея утонет и любезно подала своему господину кувшин. Быть может, она была отчасти права и боги, а именно Асклепий, змею и послал — на утро ее хозяин действительно был совершенно здоров. Ровно как тот нищий в лачуге. Как же проклинала свою судьбу та юная рабыня, наверное…

Я хмыкнул.

— Нет, ну если и сейчас не веришь — вот история, которую уже я сам видел и готов подтвердить! — завелся Гален.

— Один отчаявшийся философ, заболев такой же слоновой болезнью, принял яд. Был он одним из знакомых отца, кажется. Хотел отправиться прямиком в Аид — лег спать, мечтая, что проснется уже у Стикса[109]. Вот только лучи рассвета застали его там же, где он и заснул. И здоровым! Как думаешь, чьим был яд? Да-да, Квинт, опять гадючьим! Так что в териаке теперь ударная доза змеиной плоти и шкурок, спасибо аппенинским крестьянам, что ловят этих тварей. Хотя несколько змей я у них приобрел и живыми — Гален задумчиво почесал затылок. — Надо было проверить, работает ли териак и защитит ли в самом деле от укусов.

— Как же ты это проверил? — я заинтересовался.

Заметив мое любопытство, Гален удовлетворенно расплылся в улыбке.

— Я взял самый надежный метод — медицинский эксперимент. Купил на форуме в торговый день дюжину петушков. Довольно долго я половину из них кормил зерном с териаком — с месяц, наверное. Ну а остальных — без териака. Потом дал гадюкам петушков покусать, и что же ты думаешь? В группе петушков, что клевали зерно с териаком, не умер ни один! Ну ладно, один все же умер, но уже на следующий день. Может он меньше зерна съел и меньше лекарства получил — я не знаю. А вот в группе с обычным зерном умерли все без исключения. В тот же день, Квинт! Как тебе?

Я восхищенно покачал головой. Эксперимент вышел убедительным. Пожалуй, такой строгий подход стоило бы применить и к большинству смесей, что выдают за лекарства. Глядишь, подделок и просто бесполезных средств стало бы намного меньше.

— Так ты слушай дальше — рассмеялся Гален. — Мне почти сразу же снова понадобилась одна из этих змей — ну ничего не пропало без пользы! Пришла ко мне женщина. Жаловалась, что у нее все время крутит живот, словно пульсирует желудок. Уверена была, что там, у нее внутри, живет змея. Наглоталась как-то воды, где они плавали — может вот одна маленькая попала, ну а уже потом выросла — так она предполагала.

Я поморщился. Вспомнились черви из нильской воды, которые созревают и кишат потом под кожей, через язвы высовывая свои слепые головы наружу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное