Тень Галена

В следующие минуты Гален рассказал нам об Иустине по прозвищу Философ. Это был немолодой уже мужчина, относящий себя к той же секте, с которой отчаянно и жестоко боролся еще Нерон — к христианам. О них я в ту пору кое-что уже слышал. Император Нерон, обвиненный в страшном пожаре в Риме, как раз лет сто назад, указал, будто бы именно они виновники и поджигатели. Все потому, что глядя на падание нравов в его правление, они осмелились предрекать империи скорый конец. Немало их представителей за это были преданы страшным смертям на крестах и в цирке, оказавшись скормленными львам и прочим диким зверям.

Гален рассказал нам, что прекрасно владеющий греческим Иустин с самой юности с жадностью пустился по течению полноводной реки познания. Изучал пифагорейцев, стоиков, ходил на лекции платоников, заглядывал к перипатетикам, а истину нашел в христианстве. Было невозможно представить, как может человек, что в греческих драмах Софокла, Эсхила и Еврипида велик и всемогущ, а герои так вообще тягаются с богами, быть таким смиренным и ничтожным в представлении христиан?

Считая, что бог всемогущ, человек ничтожен, а за пределами жизни всех нас ждет небесное царство, если жили праведно, Иустин находил немало насмешек. Но упорствуя, нажил в то же время и немало врагов. Главным же из них оказался некий философ Кресцент, который полил ученье Иустина грязью, а тот его, в свою очередь, вооруженный диалектикой, раскатал по булыжникам Форума — хохотали все. Кресцент отправился в суд. Иустина схватили…

Покашлял, перехватывая слово, Эвдем.

— Так ты с ним поговорил хоть? Или чем дело то кончилось? Мало ли богов выдумано, судить то за что?

— Поговорил — мрачно кивнул Гален. — Бог христиан всемогущ, создал наш мир и ждет от нас нравственной чистоты, готовый всякому воздать на небесах. Богов Рима, равно как и греческих, не существует. Простые смертные люди, даже императоры, не могут обожествляться.

Лица присутствующих задумчиво напряглись. Никто не был согласен с такой формулировкой, но каждый подбирал слова, чтобы объяснить почему.

— Если я помню верно — начал Эвдем, — у Платона бог это прежде всего учение об идеях, а вот у Аристотеля скорее некая концепция неподвижного двигателя. Мысли, которая мыслит саму себя, чтобы существовать. Нечто похожее на душу мира у Платона.

— А причем здесь нравственность? — возмутился кто-то.

— Постойте, мораль, то есть этика, обсуждается и у Аристотеля — встрял Север.

Никто его не перебивал.

— У каждого предмета материального мира есть своя энтелехия — причина и цель его существования. Благо — тоже своего рода причина деятельности, а потому этичен тот поступок, в котором частное благо соотносится с благом всеобщим. У стоиков это еще зовется Целое. И все рассматривается через соответствие вот такой природе Целого. Марк Аврелий, наш император, кстати, без ума от этой идеи — Север хмыкнул.

Я не смог бы вспомнить и рассказать обо всем, что мы обсуждали в тот вечер. Слаба человеческая память, да и никогда я не блистал по части философии. Не удалось бы мне потягаться ни с Галеном, ни с Эвдемом ни, тем более, с такими риторами, как Гней Клавдий Север. Так что в тот вечер я почти все время молчал и помню только, чем Гален закончил.

— Последователи Христа взывают к невозможному. Требовать, чтобы адепты принимали все догматы на веру, без логической демонстрации… Мне нравится их подход! Их презрение к смерти, образ жизни безбрачия, воздержание в еде и питье, а также эта острая страсть к «справедливости» — все это достойно людей мыслящих. Вот только мыслить-то они и отказываются, предпочитая веру! Рустик, конечно, вдохновленно призывал Иустина одуматься и вернуться к почитанию богов. По крайней мере внешнему. Право же, никто ведь не просил Иустина уверовать в Юпитера искренне! — голос Галена гремел над триклинием. — Но и идти напрямую против законов было безумием. Зачем!? Он слишком упорен — боюсь, что помиловать его не смогут — подвел итог Гален. — И дело совсем не в истинных богах или ложных — непослушанием, дерзостью своей независимости, Иустин расшатывает устои. Как империя может мириться с брошенным самим ее основам вызовам?

— А ты то сам? С тебя то обвинения сняты? — снова встрял Эвдем. Всем не терпелось понять, чем кончилась встреча с префектом.

— Когда Иустина увели, — продолжил Гален, — мы вновь остались с Рустиком наедине. Если, конечно, не считать ликторов, неусыпно сторожащих любого магистрата его уровня.

— Я задал ему вопрос — хотел узнать, что префект посоветует мне делать с теми, кто клевещет и строит вокруг заговоры?

— Видно было, что он уже изрядно устал. «Не забывай», — сказал он мне, — «при всяком событии, повергающем тебя в печаль, опираться на основную мысль — не событие это является несчастьем, а способность достойно перенести его — счастьем».