Тень Галена

— Скоро и аудиенции конец — меня привезли обратно в Рим. Все обвинения, конечно, сняты, а у Рустик пригласил как-нибудь, когда он станет посвободнее от забот, отужинать и обсудить некоторые темы, которые нас обоих живейше интересуют. Думаю, дружба с ним пошла бы мне на пользу — Гален смущенно улыбнулся.

Эвдем восхищенно похлопал, а Север, знающий Рустика, вероятно, куда ближе чем мы все, отложил кусок курицы, который жевал — он снова смеялся.

Раб подбежал вытереть руки патриция от жира.

— Оказывается, еще до клеветы Марциана с Антигеном, префект несколько раз слышал обо мне. И от кого же вы полагаете? — Гален взглядом обратился к Северу, передавая ему слово. Но тот не успел произнести ни звука. В следующий же миг в триклиний, где мы расслабленно возлежали после плотных закусок и утомительных бесед, вбежал один из перепуганных рабов Галена.

— Господин снова они!

— Кто они? Где? — непонимающе глядя приподнялся на локтях Гален.

Только сейчас я понял, что за долгим своим рассказом учитель не выпил ни капли вина, а в его кубке плескалась совершенно прозрачная вода. Воздержанность Галена в тот вечер оказалась очень кстати.

— Преторианцы! И с ними их центурион! Я боялся, господин, что одним только стуком руки он вышибет нам дверь — сбивчиво затараторил перепуганный раб. — Требуют тебя, господин, и чтобы в подобающем виде — непременно в тоге. Вызывает сам император!

Раб упал на колени и покорно склонил голову.

***

До сих пор не могу понять, почему Гален в тот вечер решил взять меня с собой. А главное — почему ему это позволили. Как бы то ни было, после роскошных дворцов Кипра, Пергама и Рима судьба подарила мне шанс взглянуть за кулисы дворца, стоящего много выше всех других в империи. Побывать в стенах, откуда правят и принимают судьбоносные для миллионов решения те, кто владеет почти всем известным нам миром.

Сбитые с толку внезапностью просьбы, в сопровождении дюжих преторианцев мы отправились в Палатинский дворец — главную резиденцию императора. Нас встретило огромное здание, размером с базилику и, казалось, такой же высоты. Полное мрамора и колонн, эта живописная махина была воздвигнута великим Рабирием, еще при императоре Домициане. Блестящий архитектор разделил дворец на две части — публичную, где император проводил множество встреч, обрядов и аудиенций. А за ней находились не менее громадные покои, где жила семья императора, вместе с сотней его слуг и придворных. На всех этапах подхода ко дворцу нас встречали преторианские патрули.

После убийства Цезаря, парой веков ранее, число солдат, охранявших первых лиц империи, неизменно лишь росло. Проследовав через колоннаду мы оказались в тронном зале. Сейчас он был пуст, слабо освещен, но даже в полумраке поражал своим великолепием. Уходящие в небо своды и мозаики из самых ценных сортов мрамора на полу привлекали взор, заставляя голову кружиться. Казалось, сами мраморные стены здесь дышат величием и торжественностью. Богатство и масштаб ослепляли.

— Мне это не по душе — тихо шепнул мне Гален, когда мы поднимались по одной из лестниц.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Все это давит на меня, Квинт — продолжил шептать Гален. — Все эти несметные богатства, могущество, присланные солдаты, префекты и императоры…конечно, приятно внимание тех, кто в величии своем уступает одним лишь богам, но… — Гален не успел договорить.

Мы перешли в часть личных покоев, сходу потрясшую нас своей пестрой роскошью. Пышные террасы, напомнившие мне о чудесах садов Семирамиды, фонтаны, струи которых били изо рта статуй богов и древних героев. Великолепие фресок и изваяний дворца могли взбудоражить воображение любому, будь он хоть знатоком изящества, хоть простым невежей. Потрясенно оборачиваясь по сторонам, я подумал, что по украшавшим дворец плодам искусства можно было бы, пожалуй, изучить всю историю Рима, со времен вскормленных капитолийской волчицей Ромула и Рема[111].

Преторианцы отвели нас к личной спальне императора, где у кровати Марка Аврелия Антонина, известного своей сдержанностью и любовью к стоической философии, уже собрались три придворных врача. Архиатры… не было, пожалуй, более высокого положения, на какое мог бы претендовать любой, кто занимается медициной. Мнение верховного врача, в чьих руках оказывались жизнь и здоровье императора, а также его семьи и приближенных, в любом споре получало огромное, неподъемное преимущество. Но споров и не было. В кишащем врачами и пациентами Риме, едва ли можно было бы увидеть богатые, расписанные затейливыми узорами тоги архиатров. Эти люди неотлучно жили при дворце, а жалование их могло достигать уровня губернаторских постов в провинции, превышая двести тысяч сестерциев ежегодно.