Тень Голема

Монах проводил взглядом удаляющийся отряд и направил своего послушного бахмата к левой башне Яузских ворот. Легко спрыгнув с коня, он привязал его к коновязи и, коротко переговорив со стрелецким десятником, охранявшим ворота, вошел внутрь узкого бокового прохода башни, в котором при всем желании едва ли могли разминуться двое взрослых мужчин. Пройдя не более десятка шагов, Феона уперся в глухую кирпичную кладку и ступени каменной лестницы, ведущей наверх башни. Но монаху нужно было вниз. Он остановился и осмотрелся. Справа от себя он увидел крохотную, будто вовсе не для человека сделанную дверь. Взяв из ниши в стене масляный светильник, больше похожий на маленькую ендову, он открыл незапертую дверцу и, с трудом протиснувшись внутрь, стал спускаться по крутой винтовой лестнице во тьму. И чем ниже он спускался, тем явственней слышал голоса людей и шум улицы, которого, казалось, никак не должно было быть в каменном колодце. Звуки доносились откуда-то снизу, и были они куда более обширными и глубокими, чем в обычной жизни. Человеку, оказавшемуся здесь случайно, легко могло показаться, что он спускался по лестнице, ведущей прямиком в преисподнюю. Но Феона знал, куда шел. Шаги монаха, перекрывая остальной шум, гулко отражались от пола и стен, будто столярная киянка стучала по мореному дубу.

– Кого нелегкая принесла? – раздался снизу чей-то недовольный голос.

В небольшом помещении, которым заканчивалась лестница, за колченогим столом на такой же колченогой лавке сидел сутулый мужик в широком бумажном армяке и в войлочном колпаке на покрытой сединой лохматой голове. Холод, царивший в подвале, делал эту одежду отнюдь не излишней предосторожностью. Мужик был обложен листами плотной бумаги и кропал на ней уверенной скорописью какие-то заметки.

Вся комната от пола до потолка была обита листами меди с проделанными в них слуховыми оконцами. Сложная система медных труб, уходящих в подземные коридоры, прорытые вдоль крепостной стены, напоминала замысловатый механизм иноземного оргáна, но призванный отнюдь не для того, чтобы ублажать слух разомлевших от наслаждения прихожан, а как раз наоборот, внимать каждому слову людей, по незнанию или неосторожности попавших в пояс прослушивания. У стен для того имелись весьма чуткие уши. Спасения от них не было. Даже легкий шепот, многократно усиленный медными трубами, становился отчетливым и громким, а «слухач», сидя в подвале, мог не только слышать чужие разговоры, но даже знать место, где эти разговоры велись. Что уж говорить о подкопах, которые ощущались, будто рыли прямо под ногами наблюдателя.

Феона, спустившись с лестницы, с улыбкой посмотрел на сутулого мужика.

– Уж больно ты суров, любезный!

В ответ тот бросил на отца Феону долгий изучающий взгляд, после чего пригладил ладонью лохматую бороду и неопределенно пожал плечами:

– Ну так что же? Не блины печем, Григорий Федорович! Нам тут посторонние без надобности.

– Знаешь меня? – удивился Феона.

– А кто же тебя не знает? – осклабился «слухач», бросая гусиное перо на неоконченное донесение. – Когда в двадцатом[70] у Пристанища ты со своим отрядом полтысячи польских гусар в реку опрокинул, сильно тебя тут народ полюбил!

– Это за что же такие нежные чувства?

– Да как же, милостивец, – махнул рукой собеседник, – на следующий день мужики из Яузы груду оружия и брони выловили. Сам знаешь, латный доспех на рынке целого стада коров стоит!

– Понятно! – рассмеялся отец Феона. – Как звать-то тебя?

– Меня-то? Да как тебя. Гришка я, Друковцев, Покровской сотни объезжего головы десятник.

– Тогда вот что, тезка, ты же понимаешь, что я не просто так к тебе спустился о былом вспомнить?

– Да уж знамо дело!

– Тогда рассказывай, что слышал. Только по делу давай.

Десятник одним движением сдвинул шапку на глаза и сокрушенно почесал затылок.

– Если по делу, то выходит, и нет ничего! – виновато произнес он.

– Плохо!

Феона даже не пытался скрыть своей досады. «Слух» Яузских ворот был его последней надеждой.

– Посуди сам, – допытывался он у десятника, – как-то ляхи должны на приступ идти? Пушек у них нет. Не бараны же они, чтобы ворота головой выбивать?

Испытывая перед отцом Феоной необъяснимую вину, Гришка Друковцев только смущенно хмыкал и отводил глаза в сторону.

– Может, мелочь какая? Подумай. Неужели даже подкопа не было?

Гришка скорчил кислую мину и обреченно махнул рукой.

– Подкоп был, да не тот.

– Как это не тот? Объясни.

– В другую сторону копали. С Васильевского сада наружу, за стену.

– Как узнал?

– Проще простого. Поискал с утра. На месте свежего подкопа ни иней, ни роса не лежат. Так и нашел!

– Однако, неплохо!

Феона с уважением посмотрел на сообразительного десятника. Угасшая было надежда вспыхнула вдруг с новой силой.

– Лазутчики?

Гришка отрицательно покачал головой.

– Какое там! Ночью устроили засаду. Поймали трех живоглотов с награбленным барахлом. Через ворота таким, как они, теперь ходить опасно, вот и чудят тати!

Отец Феона досадливо поморщился. Получалось, ничего полезного от похода по белогородским «слухам» он так и не получил, а время меж тем стремительно таяло.