Тень Голема

Оказавшись внутри, Феона с грустью смотрел на последствия Московской разрухи[74], не обошедшие стороной и Донскую обитель. После того как войска гетмана Ходкевича шесть лет назад захватили и разграбили монастырь, он так и не смог оправиться от жестокого потрясения. Бóльшая часть зданий была разрушена, монастырская братия разбежалась. От былого величия и богатства не осталось и следа. В довершение всего облюбовавшие это место в качестве своей ставки отряды сечевиков гетмана Сагайдачного довершили разорение монастыря.

Сутулый монах молча сопроводил подводу с седоками через Соборную площадь, мимо братского корпуса до монастырских конюшен и только тут, убедившись, что рядом не было посторонних, остановился и смерил нежданных гостей проницательным взглядом.

– Что привело вас в обитель, отче?

Монах задал вопрос Феоне, без труда догадавшись, кто из двоих был главный. Отец Феона спрыгнул с облучка и, оказавшись лицом к лицу с молодым иноком, тихо произнес:

– Дело у меня к настоятелю! Не мог бы ты, брат, сопроводить меня к нему, не привлекая лишних глаз?

Молодой монах удивленно хмыкнул и нахмурился.

– Ты, отче, видимо, давно не был в Москве? Не знаешь. Нет у нас настоятеля. Да и самих нас восемь осталось на всю обитель!

– Кто же среди вас старший?

– Окормляет братию ученый старец Антоний, я – келейник старца, чернец Серафим.

– Ну что же, брат Серафим, – улыбнулся отец Феона, – тогда веди меня к старцу.

Старец, иеромонах Антоний, возрастом был едва ли старше самого Феоны, но в отличие от последнего никогда не держал в руках ничего тяжелее требника и острее столового ножа. Искушенный начетчик, просвещенный грамотей, книжная моль, он никогда не желал той судьбы, что уготовило ему жестокое время. И, конечно, не хотел взваливать на свои слабые плечи тяжкий труд поддержания жизни в умирающем теле монастырской общины. Пределом его мечтаний была хрустальная тишина библиотек, запах киновари и скрип гусиных перьев в монастырском скриптории, но выпала ему иная доля, и он с благодарностью принял ее как свой крест, которым отметил его Создатель.

Услышав просьбу отца Феоны, старец пришел в ужас.

– Как же так, отец Феона? Ты просишь о невозможном! Святая обитель не кабак и не ристалище, а место молитвы Господу нашему, Исусу. Кому, как не тебе – иноку, – знать это?

– Ты, видимо, не заметил, отче? – нахмурился Феона. – Иноземные солдаты и запорожские казаки уже превратили обитель в хлев, иноков изгнали из собственного дома. Заставили ютиться в сырой подклети полуразрушенного храма. Это ли не попрание устоев и надругательство над верой православной? Что и кого ты сейчас защищаешь, отец Антоний?

Старец резко замотал головой, не желая соглашаться с доводами собеседника.

– Как бы ни было, – произнес он с волнением, – здесь семь христианских душ, доверивших мне свою судьбу. Я отвечаю за них перед самим Господом. Прости великодушно, но я не имею права распоряжаться их жизнями.

Отец Феона скривил губы в грустной усмешке и бросил на старца взгляд, полный сочувствия и сожаления.

– Не взыщи, отче, мои слова покажутся тебе бессердечными, но ты оглянись вокруг – идет война, на войне человеческая жизнь, к прискорбию, расходный материал, взятый взаймы у Бога. Всем сторонам в битве важна только победа. Тут либо мы, либо они! Третьего не дано!

– Вероятно, ты прав, но я думаю, что для тех, кто уже никогда не откроет глаза, не имеет значения, кто победит в сражении. Так что нет, отец Феона. Помогать тебе и подвергать опасности иноков Божьих я не буду. Не имею на то права! Это мое решение, и другого не будет.

Старец Антоний резко встал с лавки и направился к лестнице, ведущей из подклети храма наружу, давая тем самым понять, что их встреча окончена. Но прежде чем выйти, не оборачиваясь проронил, словно продолжая разговор с самим собой:

– А с другой стороны, если кто-то за моей спиной окажется не согласным с моим решением, кто я такой, чтобы осуждать их? Во всем есть промысел Божий!

Старец, словно в растерянности от своих же слов, пожал плечами и вышел за дверь, сердито стуча посохом по каменным ступеням. Как только его шаги окончательно затихли, к Феоне подошел келейник Серафим и заговорщицки дернул его за складку монашеской мантии.

– Мы поможем тебе, отче!

Двое иноков, находившихся в тот момент в помещении, молча закивали головами в знак согласия. Феона посмотрел на них и широко улыбнулся.

– Вот и славно!

От столь удачно и вовремя обретенных добровольных помощников отец Феона узнал, что сразу после литургии в монастыре объявились два французских начальных человека – спитардные мастера Жорж Бессон и Жак Безе[75]. Прибыли французы для каких-то тайных переговоров с сечевыми атаманами. Иноки были уверены, что касались они предстоящего штурма города.