Иона крепко, решительно стиснул мою ладонь.
– Севериан, злосчастный дружище мой, ты ведь рассказывал, как видел Водала – и эту шатлену Тею, и еще одного человека – у оскверненной могилы. Что они, по-твоему, собирались делать с ее содержимым?
Разумеется, их намерения я понимал, однако в то время сие казалось чем-то малозначительным, несущественным. Теперь же мне попросту нечего было сказать – даже никаких мыслей, кроме желания, чтоб поскорее настала ночь, в голову не приходило.
Однако посланцы Водала – четверо дюжих, должно быть, из крестьян, парней, вооруженных бердышами, и пятый, при офицерском эспадроне, чем-то смахивавший на армигера – явились за нами быстрее. Похоже, все эти люди тоже были там, у помоста, среди остальных, и прибытие наше видели: не желая зря рисковать, они подошли к нам с оружием наготове, хотя приветствовали нас как друзей и боевых товарищей. Иона, приняв самый бравый вид, на какой оказался способен, завел с ними разговор, а я, не в силах думать ни о чем, кроме предстоящего испытания, шел следом за всеми, по лесной тропе, словно навстречу концу света.
Пока мы шли, Урд отвернула свой лик от солнца. Свету звезд путь к земле преграждала густая листва, однако наши провожатые знали дорогу так хорошо, что почти не замедлили шага. Мне чем дальше, тем настоятельнее хотелось спросить, нельзя ли отказаться от ужина, к коему нас ведут, но тут все было понятно без вопросов: отказ – и даже зримое проявление желания отказаться – лишит меня всякого доверия со стороны Водала, поставив под угрозу мою свободу, а может, и саму жизнь.
В то время как мое отчаяние крепло, пятеро наших стражей, поначалу отвечавшие на шутки и расспросы Ионы с явной неохотой, мало-помалу оживились, разговорились, будто по пути на пирушку или в бордель. В их тоне чувствовалось предвкушение, однако отпускаемые ими шутки казались мне столь же бессмысленными, какой может показаться несмышленому мальчишке болтовня распутников.
– На этот раз опять хватишь по полной? Затонешь по самую маковку?
(Так говорил шедший сзади, всего лишь бестелесный голос во мраке.)
– Клянусь Эребом, уйду в такие глубины, что до зимы меня назад не жди.
– Из вас ее кто-нибудь видел?
Этот голос принадлежал армигеру, и если прочие только бахвалились друг перед другом, в его простых с виду словах чувствовалось нетерпение невиданной силы. Таким тоном заблудившийся путник мог бы выспрашивать дорогу к дому.
– Нет, вильдграф.
– Алькмунд, – откликнулся еще один голос, – говорил, хороша. Не стара, но и не слишком мала.
– Не трибада ли снова?
– Это уж я не…
Говорящий осекся на полуслове, а может, я просто перестал обращать внимание на разговор. Впереди, за деревьями замерцали проблески света.
Еще несколько шагов – и я, разглядев меж могучих стволов факелы, услышал множество голосов. Кто-то велел нам остановиться, и армигер, выйдя вперед, негромко назвал пароль.
Вскоре меня усадили на слой палых листьев, между Ионой справа и невысоким креслом резного дерева слева. По правую руку от Ионы занял место сопровождавший нас армигер, а остальные (как будто только и ждали нашего появления) уселись вокруг дымчато-оранжевого фонаря, свисавшего с ветвей ближайшего дерева.
К «ужину» собралось не более трети от тех, кто присутствовал на аудиенции у трона посреди поляны, но, судя по платью и вооружению, большинство их принадлежало к высшему кругу, а прочие, по-видимому, были лучшими, отборными воинами. На каждую женщину приходилось по четверо, а то и пятеро мужчин, однако женщины выглядели не менее воинственно и с еще большим нетерпением ждали начала пиршества.
Спустя некоторое время из мрака величественно выступил Водал. Собравшиеся дружно поднялись на ноги. Пройдя через круг, Водал опустился в резное кресло, стоявшее рядом со мной, и все вновь расселись по местам.
Сразу же после этого на середину круга вышел, остановившись под оранжевым фонарем, человек в ливрее старшего слуги одного из величайших домов. В руках он держал поднос с двумя бутылками, большой и поменьше, а также хрустальным кубком. Вокруг поднялся ропот – негромкий ропот без слов: одни удовлетворенно закряхтели, другие шумно, поспешно перевели дух, третьи облизнули губы. Человек с подносом замер на месте, а когда ропот стих, чинно, неспешно подошел к Водалу.
– В меньшей бутылке – аналептик альзабо, о котором я говорила, – проворковала Тея за моею спиной. – Во второй бутылке – травяная микстура, успокаивающая желудок. Смеси прими один полный глоток, но не более.
Водал, повернувшись к Тее, взглянул на нее с изумлением.
Миновав нас с Ионой, Тея шагнула в круг, прошла между Водалом и человеком с подносом и лишь после уселась по левую руку от Водала. Водал склонился к ней, собираясь что-то сказать, но тут человек с подносом начал смешивать в кубке содержимое бутылок, и, видимо, момент показался Водалу для разговоров неподходящим.
Поднос в руках ливрейного закружился, сообщая легкое вращательное движение жидкости в кубке.