Тень и Коготь

– Он знает, – откликнулась Доркас. – И это, и что я все свои деньги отдам ему, если он так захочет.

Я счел за лучшее сменить предмет разговора.

– Наверное, вам обеим следует знать, что в Тракс я могу и не пойти – или, по крайней мере, пойти, но не сразу. Если сумею узнать, где обретается орден Пелерин, вначале отправлюсь к ним.

Иолента взглянула на меня, будто на умалишенного.

– Я слышала, они кочуют по всему миру. И, кроме того, принимают к себе только женщин.

– Вступать в их орден я не хочу, хочу лишь найти их. Слышал недавно, будто они идут на север. Но если удастся выяснить, где они, придется идти туда – пусть даже вновь повернуть к югу.

– Я пойду, куда пойдешь ты, – объявила Доркас. – Хоть в Тракс, хоть нет.

– А мне идти некуда, – вздохнула Иолента.

Как только наша помощь сделалась ей не нужна, мы с Доркас ушли немного вперед. Через какое-то время я оглянулся. Да, Иолента больше не плакала, однако красавицу, некогда сопровождавшую доктора Талоса, я узнал в ней только с великим трудом. Прежде Иолента держалась гордо, даже надменно, великолепные глаза ее сверкали ярче изумрудов, ну а теперь? Плечи устало поникли книзу, взгляд устремлен под ноги…

– О чем ты разговаривал с доктором и его великаном? – спросила Доркас на ходу.

– Я ведь уже рассказывал, – слегка удивился я.

– Один раз ты так повысил голос, что мне удалось разобрать сказанное. Ты спрашивал: «Знаешь ли ты, кто такой Миротворец?» Однако я не поняла, всерьез ты спрашиваешь, оттого что не знаешь ответа сам, или просто хочешь проверить, известно ли это им.

– Сам я знаю совсем немного – можно сказать, ничего. Видел картины, считающиеся его портретами, но они настолько не похожи одна на другую, что их вряд ли писали с одного и того же человека.

– Ну а легенды?

– Большая часть тех, что я слышал, казались откровенным вздором. Жаль, с нами нет Ионы: он и об Иоленте бы позаботился, и о Миротворце наверняка многое рассказал. Иона – тот самый, кого мы встретили у Ворот Сострадания, человек, ехавший на мерихипе. Одно время он был мне близким другом.

– А где он сейчас?

– Вот и доктор Талос о том же спрашивал. Этого я не знаю и говорить об этом не хочу. Лучше расскажи мне о Миротворце, если есть настроение.

Несомненно, глупости все это, однако, едва я произнес имя Миротворца вслух, как тут же почувствовал безмолвие леса, будто тяжесть, навалившуюся на плечи. Тихий плач ветерка где-то в верхушках деревьев вполне мог сойти за стоны с постели больного; бледная зелень изголодавшейся по свету солнца листвы напоминала блеклые личики детей, изнуренных недоеданием.

– О нем никто слишком много не знает, – начала Доркас, – а я, может статься, знаю еще меньше, чем ты. И даже не помню, откуда все это узнала. Как бы там ни было, одни говорят, будто он был чуть ли не мальчишкой. Другие – будто был он вовсе не человеком и даже не какогеном, а осязаемой нами мыслью, рожденной каким-то необъятным разумом, для которого наша действительность реальна не более картонных театров из лавок торговцев игрушками. Как гласит предание, однажды он, держа за руку умирающую женщину, в другой руке сжал звезду, и с тех самых пор навеки обрел способность примирить мироздание с человечеством, а человечество с мирозданием, покончил с разрывом меж ними. Еще у него в обычае исчезать и вновь появляться, когда все решат, что он мертв, – порой даже после того, как был похоронен. Его можно встретить в облике зверя, говорящего человеческим языком, а то одной, то другой набожной женщине он является в виде роз.

Мне тут же вспомнилось, как на меня возлагали маску.

– К примеру, святой Катарине в час ее казни?

– Не только. Некоторые легенды еще мрачнее.

– Расскажи.

– Когда-то я их боялась, – ответила Доркас, – а теперь даже не помню. А в той коричневой книге, что ты всюду носишь с собой, о нем не упоминается?

Вынув из ташки книгу, я обнаружил, что так и есть, а после – на ходу ведь с удобством не почитаешь – спрятал ее обратно, а про себя решил прочесть этот раздел, когда нам придется остановиться на ночлег – благо дожидаться привала оставалось недолго.

XXVII К Траксу

Тропинка тянулась сквозь хворый, гибнущий лес до самых сумерек. Спустя стражу после заката, мы вышли к берегу реки куда у`же и быстротечнее Гьёлля. На том берегу ее, в свете луны, виднелись обширные поля тростника, колышущегося волнами на ночном ветерке. Иолента уже давненько хныкала от усталости, и мы с Доркас согласились остановиться на отдых. Рубить отточенным клинком «Терминус Эст» толстые сучья лесных деревьев я не рискнул бы ни за какие блага, и потому с дровами для костра в лесу дела обстояли неважно: упавшие ветки, попадавшиеся нам под ноги, изрядно отсырели, прогнили, как губка, а вот берег реки порадовал нас обильными россыпями узловатого, легкого, твердого и сухого плавника.