Тень Химавата

– Как тебя зовут?

– Ашвагхоша.

– Ты из какой школы?

– Сарвастивада[198].

К платану, словно мошкара на огонь, потянулись ночные прохожие: закончившие работу кармакары, слуги, которые могут позволить себе передышку, выполняя последнее за день поручение хозяина, попрошайки.

Буддист воткнул факел в кольцо на стене, так что площадка у корней дерева оказалась хорошо освещенной.

Аполлоний решил продолжить обсуждение острой темы:

– Знать в Анатолии поощряет рабство, потому что так удобнее вести хозяйство. Однако это сплошь и рядом приводит к тому, что хозяин перестает работать сам. Все свободное время он проводит в банях и диктерионах[199], пьянствуя и занимаясь развратом. А разве у пьяницы может быть здоровое потомство? Поэтому в Анатолии так много калек с рождения и слабоумных. Лично я считаю, что к рабам надо относиться по-человечески… А лучше всего от рабства отказаться.

Вперед вышел вайшья, судя по сальному переднику – маслобой. Маленькие глазки казались на жирном лице черными бусинами, а голос зазвучал под стать внешности – тонко и гнусаво.

– Как это отказаться! Кто будет распахивать поля махараджи? Прислуживать в домах нагариков? Мне что, оставить маслобойню, чтобы выполнять работу дасы или шудры?

– Ага! – зло вставил другой ремесленник, со стружками на переднике. – Жрать хлеб из отрубей! Щас! Слава Шиве, саки нас не трогают, а для работы пригнали целую толпу черных нагов.

Он торжествующе осмотрелся. Кто-то одобрительно кивал, другие – одетые похуже и темнокожие – смотрели на него с осуждением.

Маслобой продолжил гнусавить:

– В «Артхашастре»[200] и «Законах Ману»[201] даются рекомендации, как обращаться с рабами. Например, если у него украли имущество, то на вора следует наложить штраф. Глупость какая! Или вот еще: отданную в залог рабыню нельзя поиметь, да что там – она мне даже спину не может намылить, когда я голый, иначе это будет считаться совращением… И что мне за это будет? А?

Он обвел собравшихся негодующим взглядом.

– Должник об меня вытрет ноги, вот что! Представляете? Я рабыню пальцем, значит, не могу тронуть, иначе останусь без денег… Да я лучше судью подкуплю! – хвастливо закончил он под одобрительные восклицания других ремесленников.

– Вот, – глубокомысленно изрек Аполлоний. – В Анатолии пенесты, иначе говоря, крестьяне, – свободные люди, у них есть права, даже деньги водятся… А что у вас? Богачи – брахманы, кшатрии и вайшьи – засели в городах, но стоит выйти за крепостную стену, кругом нищета и насилие… Взять, к примеру, шудру или чандала – чем они от военнопленных дасов отличаются? Ничем! Терпят унижения, вкалывают до седьмого пота, их бьют… Даже к судье не могут пойти, потому что нечем подмазать.

– Кто бы это говорил! – презрительно сказал маслобой. – Ты сам млеччха. Заступник долбаный! Что ты умника из себя строишь? Не нравится здесь – вот и катись обратно, откуда пришел.

Тут вскочил столяр.

Обращаясь к Аполлонию, подозрительно спросил:

– Ты вообще к чему клонишь? Не хватало еще, чтобы млеччха учил меня жизни! Небось, в Анатолии такого, как ты, сразу отправили бы валить лес или рыть канал.

Обстановка накалялась, разговор принимал нежелательный для друзей оборот. Им очень не хотелось сейчас оказаться в центре ссоры.

Аполлоний как можно мягче объяснил:

– Да, у нас есть метеки, то есть чужеземцы. Но они не рабы. Только во время праздника Панафиней им приходится символически выполнять обязанности слуг: мужчины носят амфоры с маслом для жертвоприношений, а женщины держат над головами чистокровных афинянок зонты от солнца. В остальное время они находятся под неусыпным надзором патрона, хотя работают только на себя. Метек становится рабом лишь при неуплате налога за проживание в полисе и занятие ремеслом.

Столяр, насупившись, молчал. Ему было все равно, что ответит чужак, потому что у него уже чесались кулаки. Иешуа внимательно смотрел на скандалиста, плотно сжав губы. Под этим взглядом тот вдруг успокоился и снова уселся на землю.

Иудей понял, что пора менять тему разговора.

– Можно от страданий избавиться? – спросил он Ашвагхошу.

– Конечно, в этом заключается суть учения Будды. Великий учитель предложил каждому Восьмеричный путь спасения, который ведет к нирване, то есть полному освобождению от сансары. Монахи «Большой колесницы» считают, что его может достичь любой человек, а не только архат[202].

Иешуа кивнул. Гатаспа тоже говорил об освобождении, называя его «мокша». При этом утверждал, что без сомы тут не обойтись.

– Ты употребляешь сому?

– Нет, – улыбнулся монах, – зачем? Вот же он, выход из сансары – только руку протяни, я его ясно вижу… Кроме того, мне обет не позволяет.

Маслобой и столяр с недовольным видом удалились. Остальные тоже начали расходиться, похоже, трудовой люд тонкостями буддизма не интересовался.

Под платаном остались Иешуа, Аполлоний и Ашвагхоша.

– Какие у буддистов обеты? – спросил Иешуа с интересом.