Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

В Петербурге много «наших», и по крайней мере тысяча человек готовы «стоять за всё, что говорил Шевченко», – напишет Тарасу, уже сосланному в Оренбургский край, еще один читатель «Кобзаря», петербургский чиновник Сергей Левицкий. Письмо это дорого обойдется Левицкому: он будет арестован и проведет некоторое время под следствием.

Петербург останется важнейшим центром украинской мысли, украинского книгоиздания, украинской литературы вплоть до начала шестидесятых, до Валуевского циркуляра.

«Борщу и не спрашивай!»

Талантливые молодые люди собирались в столицах империй, в больших и богатых городах или университетских центрах. Представители одной национальности на чужбине тянулись друг к другу. Первые кружки хорватских националистов появились не в Загребе или Вуковаре, а в Граце, Вене, Пеште. Первые славяно-македонские националистические организации появились не в Македонии, а в Белграде и Петербурге. «Отец» македонского национализма Крсте Мисирков начнет издавать свой журнал «Вардар» в Одессе[1126]. Сама атмосфера чужого города пробуждала тоску по родине: «Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал гораздо красивее, великолепнее, и слухи, которые распускали другие о нем, также лживы», – пишет Н. В. Гоголь своей маменьке в январе 1829-го, прожив в столице только несколько дней. А уже в апреле-мае он будет просить маменьку писать ему об «обычаях и нравах малороссиян». Гоголь еще надеется на успех «Ганца Кюхельгартена» (убийственная рецензия Полевого в «Московском телеграфе» выйдет лишь в июне), но уже разочарован в Петербурге, чужом, холодном, неуютном городе.

Шевченко писал своему другу Якову Кухаренко: «Спасибо тебе, голубь мой сизый, что не забываешь меня, одинокого, на чужбине»[1127].

С малороссийской точки зрения, город слишком велик и к жизни не приспособлен. По крайней мере, к жизни простого человека. Роскошные дворцы – для панов, а не для народа.

Церкви, та палати,
Та пани пузаті,
І ні однісінької хати[1128]

.

Господа пузаты,

Церкви да палаты
И ни одной мужицкой хаты!

(Перевод В. Державина

)[1129]

Не только жилья привычного нет, нет и привычной еды. Всё тот же Тарас Шевченко просил Якова Кухаренко даже не напоминать о варениках: закроешь глаза – вареники снятся: «перекрестишься, ляжешь спать»[1130], а вареники снова лезут. Не заказать вареники в Петербурге.

В то время небогатые люди заказывали обед у кухмистера.

Бежит к кухмистеру Евгений
И там, без дальних объяснений,
Велит к столу себе подать
Обед, копеек в тридцать пять[1131]

.

Если бы в тридцать пять копеек! В тридцатые годы цена обеда из четырех блюд у кухмистера на Петербургской стороне, то есть на далекой и неблагоустроенной окраине, доходила до рубля ассигнациями. Но, по словам Гребенки, здоровый человек, «съевший все четыре кушанья, если не заболеет», то не наестся и захочет еще что-нибудь съесть. И не один лишь Гребенка, а очень многие его соотечественники, от Гоголя и Квитки-Основьяненко до Руданского и Шевченко, жаловались на питерскую еду.

Для нас эти жалобы теперь кажутся капризами. Русские люди в Петербурге, как и по всей России, любили хорошо поесть. Состоятельные господа ели рябцов в легком супе, затем индейку «с прибором и эссенциею», жареных цыплят или бекасов, французские трюфели, баварские хлебцы, крем, померанцы, ананасы да еще много всякого. Люди попроще обходились щами с кашей, блинами, расстегаями, кулебяками. По праздникам ели окорок, зажаренный в печи, приправленный хреном, разведенным квасом или уксусом. Но еда и припасы в глазах приезжих из сытой Малороссии были непривычно дороги. «Жить здесь не совсем по-свински, т.е. иметь раз в день щи да кашу, несравненно дороже, нежели думали»[1132]. Хуже того, щи и каша для малоросса – непривычная, невкусная, чужая еда. Украинцы и в гоголевские времена (как и в наши дни) издевались над русскими щами с тараканами. То ли дело борщ!

Из романа Евгения Гребенки «Чайковский»: «Для нас, привыкших к легким кушаньям французской кухни, здоровый борщ – покажется мифом, как Гостомысл или голова медузы древних; многие не поверят существованию здорового борща…»[1133]

Борщ – слава и гордость украинской кухни, один из столпов национального самосознания. В Киеве начала XIX века, по свидетельству Долгорукого, малороссияне (даже благородного происхождения) приглашали друг друга на борщ[1134]. Вадим Пассек, рассказывая о типичной сцене семейной ссоры между жинкой и ее «чоловиком» (мужем), замечает: в ответ на брань мужа жена «грозит ему <…> борщом без сала»[1135]. Угроза не пустая!