Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Гоголь приехал в Петербург не за одной лишь карьерой и славой. Сохранилось одно интересное свидетельство малороссийского патриотизма Гоголя. Оно принадлежит перу Василия Яковлевича Ломиковского, полтавского помещика, известного любителя и собирателя украинских древностей, составителя «Словаря малорусской старины»[1692]. Из письма Ломиковского Ивану Романовичу Мартосу, бывшему кабинет-секретарю гетмана Разумовского, от 9 января 1830 года узнаем, что юный Николай Гоголь собирался «исходатайствовать Малороссии увольнение от всех податей»[1693]. Сведения о таких планах Николая Васильевича Ломиковский мог получить только от Марии Ивановны. Правда, она была фантазеркой, но фантазером был и ее сын. Избавить Малороссию от податей – это вернуть ее ко временам Гетманщины. И не к правлению Апостола или Разумовского, а чуть ли не в Мазепино время, когда Гетманщина податей не платила. В Петербурге Гоголь должен был осознать, что у этого плана нет будущего.

Грушевский списывал «русский поворот» Гоголя на влияние окружения. После первого отъезда в Петербург Гоголя окружали преимущественно русские люди, он оказался в стороне от становления украинской интеллектуальной жизни, центром которой в тридцатые года XIX века был Харьков, а в сороковые – Киев. Если б Гоголь уехал в Харьков, если бы надолго задержался в Киеве, свел знакомство не с Аксаковыми, Погодиным, Виельгорскими, Строгановым, Толстым, а с Костомаровым, Метлинским, Кулишем, если бы состоялась встреча двух величайших гениев Украины – Гоголя и Шевченко, литературная судьба Гоголя сложилась бы по-другому. Может быть, вместо классика русской литературы появился бы классик литературы украинской или Гоголь стал бы писателем двух славянских литератур…

Как ни удивительно, предшественником Грушевского был Сергей Тимофеевич Аксаков. Пробудившееся в Гоголе чувство – любовь к России – он приписывал влиянию своего сына Константина. Русский славянофил «постоянно объяснял Гоголю, со всею пылкостью своих глубоких святых убеждений, всё значение, весь смысл русского народа»[1694]. И Гоголь якобы поддался убеждениям. Константин Аксаков писал в своей статье-рецензии на «Мертвые души»: «…содержание Руси, всей Руси занимает его, и вся она, как одно исполинское целое, колоссально является ему»[1695]. Занимает. Но не влиянием Аксаковых или Виельгорских вызван был этот интерес?

Николай Полевой, последовательный критик Гоголя, писал, будто малороссиянин – человек прошлого. Малороссия завоевана великороссами, как Ирландия завоевана англичанами. Будущее – ассимиляция. Поэтому остается лишь вспоминать былое. А великоросс – человек настоящего времени, в его руках историческая судьба великой страны, им же и созданной. Этот взгляд был если не всеобщим, то чрезвычайно распространенным. Он не мог не повлиять и на Гоголя.

Гоголь согласился с исторической неизбежностью триумфа России, российской империи и великорусского народа. И русского языка, конечно. С этим до Шевченко, кажется, украинцы и не решались спорить. Лишь автор «Гайдамаков» с отчаянным упорством будет писать:

Ви розумнi люде –
А я дурень; один собі
У моїй хатині
Заспіваю, заридаю,
Як мала дитина[1696]

.

Вы разумны, а я глупый…

И я вас не знаю.
Я один в родимой хате
Запою украдкой,
Запою про то, что любо,
И заплачу сладко.

(Перевод А. Твардовского

)[1697]

Казалось, что великому кобзарю только и остается, что плакать, вспоминая славное прошлое своей родины и понимая, что никогда оно не вернется. Но оно вернулось. Сначала – только в стихах, в творческой фантазии поэта.

…розвернулась
Висока могила,
Аж до моря запорожці
Степ широкий вкрили.
<…>
Пишними рядами
Виступають отамани,
Сотники з панами
І гетьмани – всі в золоті,
У мою хатину
Прийшли, сіли коло мене
І про Україну
Розмовляють, розказують…[1698]

Вот раскрылись, развернулись

Курганы глухие.
И покрыли степь до моря
Казаки лихие.
<…>
В жупанах богатых
Идут, идут атаманы
С гетманами в хату.
Входят разом в мою хату
Ради доброй встречи
И со мной про Украину
Начинают речи.

(Перевод А. Твардовского

)[1699]