Тень Серафима

То была отнюдь не привычная тишина, исполненная сладостного, утешительного покоя. Церковь безмолвствовала, и в этом напряженном затишье ювелир расслышал грохот надвигающейся бури.

Не видя дальнейшей нужды таиться, он скоро взбежал по ступеням и с замиранием сердца настежь распахнул внутренние двери. Увиденное ошеломило, хоть подсознательно Себастьян уже догадывался и мысленно готовил себя к тому, что может скрываться там.

Спутников и след простыл – ни София, ни Стефан не стали дожидаться ювелира там, где он их оставил. Святой отец же был на своем месте, как и положено преданному работнику церкви. Мужчина полулежал у алтаря, в изнеможении прислонившись спиной к изножью, а на коленях его лежала раскрытая книга. Худощавая фигура священника выглядела пронзительно одинокой в огромном и совершенно пустом помещении для молений.

С первого взгляда, брошенного издалека, Себастьян понял, что святой отец покинул его навсегда.

Сей факт не должен был ранить, ведь святой отец не просто исчез в небытии, а соединился в своей любви с Изначальным. Именно ради этого сакрального мига он и жил, многие годы исполняя долг служения. Но почему-то Себастьян не сумел воспринять случившееся правильно, с требуемым спокойствием: вместо радости, предписанной Песнями, он ощутил только боль. Острую, поднимавшуюся из глубины души – боль новой невосполнимой потери.

Опять он должен терять, отпускать родных людей.

Сердце захолонуло.

Как если бы после многих часов бешеной, напряженной скачки, сразу же после крутого поворота – обрыв. И дальше ничего, пустота, бездна. Лошадь несется вперед, а в усталых руках нет больше силы, чтобы решительно дернуть поводья или хотя бы просто спрыгнуть, пытаясь спасти свою жизнь… Да и зачем?

Дом безвозвратно опустел. Лишившись своей теплоты, он превратился просто в здание, ничем не отличимое от других, от всех остальных. Дом осиротел… целый мир осиротел. Душа Себастьяна застыла.

Несмотря на горькие чувства, ювелир все же заставил себя подойти и, сняв шляпу, тщательно исследовать мертвое тело. Смерть наступила от огнестрельного ранения в область брюшной полости: кровавое пятно широко расползалось по белым с золотом одеждам. Сам выстрел, увы, оказался неточен. Его произвели нечисто, что обеспечило длительную и болезненную кончину. Так не стреляют профессионалы.

Нехорошая, дрянная смерть.

Однако ни страдание, ни страх не оставили печать на лице святого отца. Оно выглядело таким же одухотворенным и светлым, как и при жизни. Глаза, хранившие прежде нездешнюю мудрость, были спокойно закрыты, черты лица расслаблены. Бескровные губы чуть тронула улыбка.

Священник был убит недавно, не более двух, максимум трех часов назад, и от этого на душе становилось только хуже. Он опоздал совсем ненамного.

Но все-таки опоздал.

Бессмысленность и несправедливость случившегося окончательно оглушили Себастьяна. Зачем? Во имя всего святого – зачем понадобилось делать это?! Чем мог помешать мирный человек, приверженец прежних духовных традиций, никогда не вмешивающийся в лицемерные и эгоистичные мирские дела?

Очевидно, болевой порог души был пройден, поскольку Себастьян не ощущал более ничего. Он просто стоял и смотрел, не сходя с места, в некоем равнодушном отупении. Стоял и смотрел, как рушится его мир, в котором, как казалось, уже нечему больше разрушиться. Мозг привычно отмечал детали, которые не бросились поначалу в глаза: святой отец был облачен в старинную сутану – строгое длиннополое одеяние, которое последние служители старой Церкви не использовали в повседневной жизни. Белый цвет, отобранный у них лордами, – его надевали только однажды в жизни, и то не самостоятельно.

В сутане белого цвета, символизировавшей утраченную чистоту, в белоснежных праздничных гробах провожали в последний путь. Это означало только одно: каким-то мистическим образом святой отец заранее знал, что его ждет. Он сумел догадаться и осознанно не пожелал избегнуть, не стал противиться воле Изначального.

Себастьян наклонился и взял из начинавших коченеть рук священную Белую Книгу, которая говорила, что смерти нет. Глаза безучастно пробежали по строкам – писание было раскрыто на Песни кротости и безмятежности, призывающей обуздать гнев и отказаться от возмездия обидчикам, пусть даже праведного. Ибо судить и выносить приговор дозволено только Изначальному.

Писание было до краев залито кровью.

«Остерегайтесь впасть в зависимость от пагубного желания мщенья. Месть равно обременительна для разума, духа и тела…» – испачканный темной кровью фрагмент, в который уперся указательный палец священника, с трудом удавалось разобрать. Но Себастьян знал эти строки наизусть, так же, как и остальные стихи Песни кротости и безмятежности… да и других Песней Книги. Ох, он был великий теоретик истины.

Как же больно. Даже умирая, святой отец не мог не дать свой последний урок нерадивому воспитаннику. Что ж, чем черт не шутит, может, он и впрямь последует этому разумному, милосердному, терпеливому совету.

А может, и нет.