Тень Серафима

Ловкий ход, и возразить нечего. Занять пытливые умы подданных, чтобы те немедленно принялись смаковать новость, рассуждать о мотивах и последствиях столь исключительного назначения. Отвлечь, увести в сторону от тревожных слухов о возможной войне, которые расхолаживают общество и совсем ни к чему разумному правителю. Лорд-защитник Ледума чутко следил за настроениями в городе, не допуская до сознания народа ни малейших сомнений или черных мыслей, действуя с циничностью, свойственной блестящим политикам. И это назначение также было виртуозным, насквозь политическим ходом.

Несмотря на очевидность подобных выводов, о взаимоотношениях между правителем и премьером наверняка поползут сплетни и домыслы. Как раз сейчас в Ледуме распространилась новоиспеченная модная теория, призывающая любить себе подобных. И куда только катится этот город? Кажется, нравы тут вконец развращены. Себастьян вздохнул. Церковь всегда запрещала подобные союзы, и для него тут вопросов не было.

Конечно, ни о каких чувствах между этими двумя, если им вообще знакомы чувства, и речи не могло идти. Должно быть, решили подразнить бесстыдным намеком напускных святош из Аманиты. А заодно подчеркнуть современность взглядов и без того склонного к эпатажу правителя.

Премьер был обязан носить ленту постоянно, дабы его положение ни для кого не осталось секретом и окружающие могли обходиться с ним должным образом, демонстрируя глубочайшее уважение и почитание. Высокий статус предполагал неприкосновенность – как юридическую, так и физическую.

Потому-то развлекающие Кристофера танцовщики так и вились у его ног и даже целовали туфли с легкомысленно смотрящими в одну сторону серебряными пряжками, но никто из них не осмеливался и мимоходом коснуться руки или хотя бы кончиков его волос, убранных драгоценными заколками. В глазах танцовщиков читался плохо скрываемый страх перед таким опасным и неудобным клиентом.

Да, статус премьера многое менял в жизни человека. В Ледуме, где уже почти обожествили своего бессмертного лорда, его считали крайне почетным, однако Себастьяну со стороны все виделось немного иначе. Знаменитая черная лента из какой-то особой ткани, мягкой и гладкой, как шелк, и при этом не знающей износа, рождала четкую ассоциацию с ошейником.

Иными словами, премьер представлялся Себастьяну личной вещью правителя. Любимой, ценной, но все-таки вещью, до которой не имел права дотронуться никто, кроме хозяина. Было в этом что-то от пережитков рабовладения.

С другой стороны, жители Ледума и без того официально принадлежали лорду-защитнику, хотя и считались номинально свободными. Юристы и общественные демагоги тактично называли это «добровольной платой за защиту»: в любой момент правитель мог сделать с любым жителем города что заблагорассудится, независимо от факта, преступил тот в чем-то закон или нет. Правосудие – отдельно, воля правителя – отдельно, и она превалировала над силой закона.

Но люди в Ледуме не были равны даже в этом. Полноправные и неполноправные граждане принадлежали лорду-защитнику безраздельно, даже находясь в других городах. Лица без гражданства, бродяги вроде Себастьяна, не имели вообще никаких прав и принадлежали ровно до тех пор, пока находились здесь. Лица, имеющие гражданства других городов, но проживающие в Ледуме, могли рассчитывать на покровительство своих лордов. На практике же за своих жителей вступались только дипломаты Аманиты, да и то если случай был действительно важный и позволял рискнуть и без того непрочными связями со второй столицей.

Такая же система действовала во всех городах Бреонии. Конечно, принадлежность правителю можно было назвать условной, но тем не менее ее закрепили в юридическом праве довольно давно. В последнее время лорды-защитники крайне редко пользовались абсолютной властью, охотно поддерживая идеи общественного развития, просвещения и социального гуманизма – пусть больше на словах, чем в реальных действиях.

Единственным исключением были адепты святой службы. Эти религиозные фанатики добровольно отказывались от большинства прав и свобод светского общества: не владели землею и собственностью, не имели дома, не проживали длительное время в одном полисе, меняя место пребывания по приказу вышестоящих братьев, и не претендовали на протекцию лорда-защитника. Жизнь, свобода и все, что было у инквизитора, принадлежало святой общине.

Каждый из них, будучи рожденным на территории города, мог претендовать на получение неполноправного гражданства, но Инквизиция предпочитала стоять особняком, живя по собственным законам.

Когда-то, пару поколений назад, общими усилиями власти многих городов попытались урезонить носящих серебряные фибулы и взять их под контроль. Замысел-то был богатый, но исполнение подкачало: реализация его привела к масштабным стычкам с отрядами инквизиторов из Пустошей, вовремя подоспевшими на выручку.