Тень смерти (СИ)

Но Сизаль еще не сдалась — ее невообразимое упорство никуда не делось, а когда дело доходило до выживания, она была, возможно, лучшей среди своего народа. Безоружная и обнаженная после превращения, она бежала три дня и три ночи, делая остановки лишь для того, чтобы напиться воды — в общем-то, ей, как носителю духа злобы, ни еда ни вода не требовались, но, похоже, питье создавало у нее иллюзию отдыха. Дрисадалия преследовала эльфийку повсюду, и той ничего не оставалось, кроме как покинуть горы. Шиссат начала уже задумываться о том, что случится с ней, если ее сосуд погибнет не от чьей-то руки, а умрет от истощения, уморив сама себя — и перепугалась не на шутку, когда эльфийка начала вплавь пересекать Великую Реку. И все-таки, Сизаль не утонула и не замерзла насмерть — выбравшись на берег в семи милях от Парфина, она наконец почувствовала себя в безопасности.

Однако конец был неотвратим. До встречи с Дрисадалией эльфийка удерживала себя от убийств на протяжении трех месяцев — и сейчас, после трехдневной погони, была измучена настолько, что уже не могла противостоять инстинктам. Шиссат, же, напротив, приободрилась и теперь наслаждалась возмездием — к югу от Великой Реки не было ни троллей, ни гоблинов, и теперь гордой эльфийке предстояло отступить от своих принципов и сожрать человека. И, стоило ей смириться с этой мыслью, добраться до пригородных ферм и выбрать жертву — сморщенного горбатого старика, после убийства которого совесть мучала бы ее не так сильно, — как Шиссат сделала свой ход. Превратив эльфийку в змею, она потащила обезумевшую от голода и уже истекающую слюной носительницу к раскинувшемуся на соседнем холме роскошному поместью с высоким забором. Там, у пруда с утками, играла светловолосая девочка лет пяти.

— Сина апса, матьяв, - усмехнулась Шиссат, протискиваясь между прутьями забора. Обессиленная, но жаждущая жить эльфийка уже все живое вокруг воспринимала, как мясо. - Лэ тулорэ а ле ханья кар ранколэ а ле кавалелйа уэндэмма макуэтрья махалэ… Фирэ эт манефеа илумэ раккор туэлима. Лэ кеюхта ренемма а кенья Мидрга а хроамма — тои веуйа тоя милме а илкуэн мелтои. Инье кекар лэ лелиэтари… нан лэ килуэта лэ манен уванимо йа уилйар лапсэ. Сина йар ан лэ, уил! (эльф. «На, ешь… А когда ты придешь в себя и поймешь что натворила, то сама приползешь к моей дочери и будешь умолять тебя убить… В конечном счете смертные с принципами всегда проигрывают. Тебе стоило бы использовать мои воспоминания и поучится у Мидрги и других моих тел — они следовали своим инстинктам и все любили их. Я могла бы сделать тебя королевой твоего народа… но вместо этого ты предпочла видеть себя чудовищем, пьющим кровь младенцев. Так пей!»)

Она с шипением выскользнула из кустов и устремилась к жертве. Девочка обернулась и завизжала… но в последнее мгновение, заглянув в перепуганные глаза ребенка, Сизаль смогла вернуть контроль над телом и остановить себя. Она замерла с раскрытой пастью, борясь с раздуваемым духом злобы голодом и инстинктом выживания… и пока змея и эльфийка сражались внутри нее, человеческий ребенок переборол свой страх. Схватив лежавший у пруда круглый камень, девочка несколько раз опустила его на голову змеи.

Шисаат умерла — умерла в последний раз, вероятно, самой неожиданной и глупой из всех своих смертей. Когда перепуганные служанки нашли юную Церцею над мертвым телом огромной змеи, девочка смеялась. Смеялась над иронией судьбы, которая издевалась над ней на протяжении целого столетия, чтобы теперь наконец привести ее к идеальному носителю, которого она искала последние шесть веков.

***

Восемь лет назад