Мы пошли в столовую и сели у окна. Дождь все лил не переставая. Я сидел перед ней и не мог набраться смелости, посмотреть ей в глаза.
– Как ты, Матрос?
– Бывало и лучше.
Тишина. Звонок на урок уже прозвенел, но она ждала, что я продолжу.
– Я любил дождь, – сказал я, – до сегодняшнего дня.
Она молча отвернулась. Я дотронулся до ее руки.
– Не стоит, Матрос, – она убрала руки под стол, – и вообще мне пора.
– Постой. Останься ненадолго, пожалуйста!
Она смотрела на меня холодным взглядом, будто ее остановил случайный прохожий и надоедает ей расспросами.
– Мне и вправду пора.
– Ладно, но послушай. Тогда, еще возле реки я влюбился в тебя. Боялся признаться самому себе. С тех пор не переставал тебя любить.
– Не надо. Я тебе верю, но я так не могу, – ответила она.
– Почему? А как же поцелуй? Неужели ничего не значит?
– Хватит, Матрос, – выкрикнула Молли.
Она не задержалась. Я схватил ее за локоть, но она ногтями вцепилась в мою руку, и я отпустил ее. Остался один в столовой. Дождь никак не останавливался, и я, наплевав на все, пошел домой. Я не смотрел никуда, не переходил лужи, не убегал от ливня, шагал только вперед, а в голове звучали строчки из стихотворения Бунина.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады, – твердил поэт.
Кто я для дождя? Очередной ничего незначащий прохожий, которого нужно наказать. Именно так. Я заслужил наказания за то, что ввязался в такую историю. За то, что предал брата. За то, что не могу отказаться от нее.
– Матрос, – услышал я сзади голос и увидел девушку, бегущую за мной с зонтиком в руке. Наверное, я пересмотрел много мелодрам, потому что на миг подумал, что это Молли бежит ко мне признаться в своих чувствах. Я пошагал на встречу и узнал в ней Аду. – Ты дурак!
– Да, да, – закричал я, выплескивая накопившиеся эмоции. – Я дурак! Ты это уже говорила тысячу раз, придумай что-то новое!
– Ты дурак, – вскрикнула она в ответ и потянула меня под свой зонт, – заболеть хочешь?
Она смотрела на меня своими большими глазами цвета бирюзового моря, и пыталась собраться с мыслями. Я взял у нее зонтик.
– Ты справедливо накричал на меня, – продолжила она. – Я была неправа. Наговорила всякого по телефону в тот вечер, потому что Настя передала все по-другому. Она сказала, что ты обозвал ее и сказал, что любишь другую. И что ты пригласил ее лишь потому, что та другая тебе отказала.
– Что за тупость? Ничего такого не было.
– Я знаю. Она позже проговорилась. Теперь-то понимаешь, почему я разозлилась? Я думала, что защищаю честь подруги, а у нее оказалось нечего защищать.
Я молчал. Для меня такое поведение Насти было очень странным, несмотря на то, как она себя повела под конец свидания. Потом я вспомнил о том, что она наговорила брату. Надо было сходить к ней в тот день.
– Я догадалась о твоих чувствах на концерте. Помнишь, как ты убежал? Я видела, как ты смотрел на Молли. Поэтому попросила тебя сходить с Настей на свидание. Думала, что вы найдете общий язык. Я просто хотела помочь. Даже перед вашим походом в кинотеатр, я умоляла Молли не идти с тобой. Она меня не послушалась. Не знаю, что творилось у нее в голове. Теперь смотри, что из этого вышло. Я увидела тебя сегодня, сидящего одного в столовой, и не выдержала. Высказала Молли все, что о ней думаю. Я знаю, что не имею права давать тебе какой-либо совет, но мне кажется, тебе лучше рассказать брату. Кто знает, что еще Настя может нафантазировать. Ты прости меня, если обидела тебя. Мы все трое стоим друг друга, и не заслуживаем твоей дружбы.
Она обняла меня и попрощалась. Я не разобрался в этом бесконечном потоке слов и ушел. Только придя домой осознал, что забрал ее зонтик. Сел на кровать. С меня стекали крупные капли дождя. Я заплакал. Плакал, потому что холодный взгляд Молли бил больнее удара в челюсть. Потому что сидел, как бездомный – грязный и мокрый. Потому что Настя пыталась мне отомстить. Потому что я полюбил девушку брата. Признался ей за спиной брата. Предал его. Запятнал свои нетронутые чувства. Все это навалилось разом, и я не справился.
Брату рассказать я таки не смог. Представил, как он разозлиться, начнет ревновать ее, отдаляться от меня, а потом и вовсе не останется между нами ничего братского. Я решил похоронить свои чувства поглубже, насколько это возможно, и оставить тот поцелуй тайной, о которой брат никогда не узнает. Пусть это разорвет меня на части, пусть я больше не буду прежним, пусть мое юное сердце не излечится, но брат дороже. Он бы сделал то же самое ради меня. Над словами Ады я не задумывался. Все равно было поздно что-либо исправлять.
Удастся ли мне выплыть?