Тень жары

Этот текст, думал друг детства вслух, представляет собой… Как бы это сказать… Он, по сути, представляет собой тотальное разрушение текста. Это как раз та странная материя, которая копит в себе силы исключительно ради саморазрушения, и в этом. она черпает энергию для новых разрушений самой себя…

Отразмышляв, он долго смотрел мне в глаза.

– Рыжая… То, что ты делаешь, называется…

— Ну?

– Это называется комикс.

2

Я все-таки выпила. Внутри у меня все вспыхнуло — Панин разбавляет круто, напиток у него получается вполне в туземном, вкусе, градусов под шестьдесят; я выпила потому, что мне вдруг захотелось напиться, налакаться до смерти — милый друг убил меня, он сразил меня наповал.

Комикс!

Значит, дошла до ручки… Оно конечно, жанр чрезвычайно популярный в самых широких массах, однако потребителем его является публика, чей интеллектуальный уровень примерно таков, каким ограничивался пещерный человек.

– Серега, — сказала я наконец, отгорев внутри и впитав в кровь напиток. — Но ведь это же китч.

Панин хмыкнул, покачал головой, распахнул окно — двор дохнул на нас прохладой, сыростью и сообщил какие-то звуки — очень отчетливые, упругие, маленькие в сечении и формой напоминавшие гвоздики: какая-то барышня отважно шествовала в ночи в туфлях на высоком каблуке.

– А ты думаешь, — грустно произнес Панин, указывая куда-то в темные прохладные дали, где мирно дремало в этот поздний час население Огненной Земли, — там сохранилось хоть какое-нибудь направление в искусстве, кроме этого?

Пожалуй, милый друг, пожалуй; эта жизнь, конечно же, имеет сугубо китчевую основу.

– И что мне теперь?

Панин объяснил: да ничего особенного, ходи-броди, играй в свои прятки… Смысл в том, чтобы собрать в последнем кадре все нужные персонажи. И услышать реплику — самую важную, одну из тысячи. И догадаться, кому она должна принадлежать. Просто, как дважды два четыре, на то он и китч.

– И не усердствуй, ради бога, в работе над словом, — грустно заметил Панин. — Китч этого не терпит…

– Ай, брось ты! — отмахнулась я. — Чего ты мне азы грамоты втолковываешь? Структурные признаки жанра — дело десятое. А тема?

Панин помрачнел и сказал, что не знает темы — у него есть просто предчувствие этой темы; он удалился в комнату, вернулся с какой-то книгой, аккуратно обернутой в газету. Из книги высовывала нос закладка.

– Потом посмотришь, завтра, на свежую голову… И слава богу, если это предчувствие меня обманет.

– А куда мне теперь двигаться? Я уперлась в стену.

Панин посоветовал: зарисуй для начала своих приятелей — ну, тех, кто у Крица собирался под нашим старым добрым небом. Им были адресованы приглашения. Возможно, кто-то из них знает, откуда у нищего пенсионера такая прорва денег, что он смог набить холодильник датскими деликатесами.

– Телефон у тебя где, в коридоре? Сейчас Алке позвоню. Она должна знать — кто куда попрятался.

Алка не откликалась.

Странно. Она патологический домосед, ее крайне трудно выманить из дома и среди бела дня, не то что в двенадцать ночи… Что-то меня тревожило… Ах, да, в ходе нашего последнего разговора, когда Алка меня изощренно материла за то, что я бросила ее одну на даче, она призналась, что ей страшно хочется выпить. Если она выпила, то дело швах. Строго говоря, ей надо вшивать "торпеду". Или закодироваться. Иногда — в перерывах между голоданиями — она слетает с катушек, причем отчаянно. И все бы ничего, завались она в таком состоянии где-нибудь дома. Но нет — ее вечно тянет на улицу — представлять. Такой бродячий театр одного актера. Как правило, она сваливается где-нибудь на улице, и счастье, если это большое бездыханное тело попадется на глаза мильтонам. Они отвозят ее в женскую вытрезвиловку — я уже пару раз забирала ее оттуда. А если нет — то мало ли что у нас туг, на Огненной Земле, случается по ночам… Однажды ее какие-то ночные граждане употребили прямо под кустом — на этот раз не по телефону.

Я высказала Панину свои пожелания.

Мне необходимы: ледяной душ; крепчайший кофе; автомобиль; "антигаишные" шарики; сколько-нибудь денег; Джойс.

Милый друг мне все это предоставил, провожая меня до машины, стоящей под его окнами, он сдержанно поинтересовался:

– Душ, кофе, то, сё — это понятно. А "Улисс" тебе зачем?

– Алка имеет обыкновение похмеляться Джойсом.

3

Я двинулась в сторону Садового. Остановилась в одном из переулков, достала из сумки Серегину книгу, хранящую, как он выразился, "предчувствие темы". Это был Бунин, фрагмент из записных книжек. Простым карандашом было подчеркнуто:

"ЧЬИ-ТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ СЛОВА –

В ЛИТЕРАТУРЕ СУЩЕСТВУЕТ ТОТ ЖЕ

ОБЫЧАЙ, ЧТО У ЖИТЕЛЕЙ ОГНЕННОЙ

ЗЕМЛИ: МОЛОДЫЕ, ПОДРАСТАЯ, УБИВАЮТ

И СЪЕДАЮТ СТАРИКОВ".

Мы редко по-настоящему чувствуем смысл знакомых формулировок.

"Сердце упало" — из этого ряда.

В эту минуту я, кажется, отчетливо ощутила телом и душой — как оно падает, падает, катится неизвестно куда.

4