Тень звука

2. Старая песня

Г. Джагарову

«По деревне янычары детей отбирают...»

Болгарская народная песня

Пой, Георгий, прошлое болит.

На иконах – конская моча.

В янычары отняли мальца.

Он вернется – родину спалит.

Мы с тобой, Георгий, держим стол.

А в глазах – столетия горят.

Братия насилуют сестер.

И никто не знает, кто чей брат.

И никто не знает, кто чей сын,

материнский вырезав живот.

Под какой из вражеских личин

раненая родина зовет?

Если ты, положим, янычар,

не свои ль сжигаешь алтари,

где чужие – можешь различать,

но не понимаешь, где свои.

Безобразя рощи и ручьи,

человеком сделавши на миг,

кто меня, Георгий, отлучил

от древесных родичей моих?

Вырванные груди волоча,

остолбеневая от любви,

мама, отшатнись от палача.

Мама! У него глаза – твои.

Грипп «Гонконг-69»

Гриппозная пора

как можется тебе?

Гриппозная молва

в жару, в снегу, в беде.

Беспомощна наука.

И с Воробьевых гор

в ночном такси старуха

бормочет наговор:

«Снега – балахоном.

Бормочет Горгона:

«Гонконг, гоу хоум!

Гонконг, гоу хоум!»

Грипп,

грипп,

грипп,

грипп,

ты – грипп,

я – грипп,

на трех

могли б...

Грипп... грипп...

Кипи, скипидар,

«Грипп – нет!

хиппи – да!»

Лили Брик с «Огоньком»

или грипп «Гонконг»?

Грипп,

грипп,

хип-хип,

гип-гип!

«Открой «Стоп-грипп»,

по гроб – «Гран-При»!

Райторг

открыт.

«Нет штор.

Есть грипп».

«Кто крайний за гриппом?»

Грипп. грипп, грипп, грипп, грипп...

«Как звать?»

«Христос!»

«Что дать?»

«Грипп-стоп»...

«Одна знакомая лошадь предложила:

«Человек – рассадник эпидемии. Стоит

уничтожить человечество – грипп пре-

кратится...»

По городу гомон:

«Гонконг, гоу хоум!»

Орем Иерихоном:

«Гонконг, гоу хоум!»

Взамен «уха-горла» –

к нам в дом гинеколог.

«Домком? Нету коек».

«Гонконг, гоу хоум!»

Не собирайтесь в сборища.

В театрах сбор горит.

Доказано, что спорящий

распространяет грипп.

Целуются затылками.

Рты марлей позатыканы.

Полгороду

народ

руки не подает.

И нет медикаментов.

И процедура вся –

отмерь 4 метра

и совершенствуйся.

Любовник

дал ходу.

В альков не загонишь.

Связь по телефону.

«Гонконг,

гоу хоум!»

Любимая моя

как дни ни тяжелы,

уткнусь

в твои уста,

сухие от жары.

Бегом по уколам.

Жжет жар геликоном.

По ком

звонит

колокол?

«Гонконг, гоу хоум!..»

Из Хемингуэя

Влюбленный в слово,

все, что я хочу, –

сложить такое

словосочетанье,

какое неподвластно попаданью

ни авиа, ни просто палачу!

Мы, люди, погибаем, убываем.

Меня и палачей моих

переживет

вот этот стих,

убийственно неубиваем.

(Конечно, надо, чтобы еще повезло в словотворчестве.

Бывает, повезет – так нет, растранжиришь все по мело-

чам.)

Робок я. Ведь я так долго был на воде.

Я знаю, как убивать. Верю в это.

Вернее, не верю, но делаю.

Все дело в практике. Практика. Практика и практика.

Сердце мое съела подводная черепаха с рубкой на спине.

Да еще котелок раскалывается.

Башка трещит.

Мигрень – как гость в дому,

меня не отпускает неусыпно.

Конечно,

за компанию – спасибо,

но хочется остаться одному.

Дружу с мигренью.

Она – мой последний друг.

Человек без детей и без кошек. Нет знакомого

манго за окном.

Вместо длинного прыжка в морскую воду –

пятидюймовая ванна.

Оружие сдано.

Нет кошек.

Холостая конура.

Шатает череп от морского шума.

Глаза зажмуришь –

шхуна, шхуна,

шхуна...

И эскадрилий красная икра!

Другие продолжат бой.

Подадимся в пассажиры. Жмем на «джипике» среди

разных вралей

и хануриков.

Нет, не такого финиша мы ждали. Не такого.

Не такого, когда всплывала подлодка, не такого –

мы нажимали пусковую кнопку. Во рту пересыхало.

Где ты. Патчи?

Где ты, Вульфи?

А мы давали прикурить...

Такого огонька давали!..

Это мы могли.

Это было нашим единственным богатством – давать

огонька!

Тоскую по Вульфи. Он был мужик что надо, Вульфи!

Он стоял на мостике. Он никогда не ронял баллона

с воздухом.

Он говорил: «Старик, все в ажуре.

Не трухай, старик. Со мной все в ажуре».

Тоскую по морю. К друзьям тянет.