Тендеренда-фантаст

Вдали показались зубцы города. Северный свет новостройки. Корабли, навострившие уши. Вакуумная машина, связанная с гигантским колесом землечерпалки, отсасывала дух из города. Здесь собралось много народу. Шлюхи казали спектакль и должны были платить таможенную пошлину за своё сало. Люди с флейтами в петлице. На голубых парашютах спускалось всё больше народу. Тут можно было снова по-настоящему разглядеть, как благороден наш кайзер! Шутовской народец раскрыл свои балаганы и в красных рубахах расхаживал вокруг. Среди них цензор. Который вымарывал красным карандашом руки и ноги, если они казались ему лишними.

«Дамы и господа! – заговорил конкистадор. – А теперь мы вам покажем славного мастера Ганса Шютца, который будет иметь честь преподнести вам на тряском бархате семь новоизобретённых английских поз. А также наш искусный эквилибрист на натянутом канате явит вам большую пирамиду, а мадмуазель на чучеле телёнка внушит двум курьёзным любовникам искать лучшей доли между небом и землёй. А также наш искусный эквилибрист проявит себя тем, что, бия в кастаньеты, в темпе музыки протянет наших барышень в чашечке весов через чур. А в заключение наша сицилийская морская корова продудит в рог раковины сталактитовый грот чужбины».

Но тут вдруг поднялся великий шум: как вскочит через открытые ворота, выпучив глаза, кайзер Вильгельм II в качестве апокалиптического горе-всадника по ямам и колдобинам[82]. Выбежали люди с драконами на знамёнах. Прозвучала осанна. Священники покидали свои сутаны в малинник. Вот так и оказываешься в резиденции молящегося пса.

Неслыханный случай. Тут адвокат Штангельмайер засунул зубную щётку в зад и усвистал по воздуху. Писателя Клабунда[83] продырявило дыроколом. Эмми Хеннингс сняла шапочку и показывает золотых жуков в своей черепной коробке. Да и господь Бог тут же. Он носит голубую матроску с кружевным воротником и слывёт модернистом. Уличные фасады обвешаны большими барабанами. Oh mesdames, si vous connaisserez la trichine irreparable dans ma pauvre е´paule![84] Все господа парят в воздухе. В небесах стоит звон. Взмывает триколор, взмывает триколор, смеётся и поёт!

И снова натянули канат. В куске турецкого мёда по улице несли Карузо[85]. Дамы в красных кричащих нарядах преследовали его. Крысиная морда выглядывала из балконного окна.

О вечная мука преступно избалованных слуховых нервов! Почему до сих пор не конфисковали чёрта и фантазию? Палисады покрыты японским лаком. Колыхание чёрных знамён с черепом и костями. Совсем маленький мужчина крепко держит Буцефала за кольцо в ноздре. Между евнухами разразилась склока. Они бьют друг друга по голове коричными трубками. В промежутках слышен отрывистый лай: «Хт ргт, Хт ргт» – молящийся пёс.

Мы приветствуем его, растянув щёки, пустив бушевать на верёвочке даму-великаншу, которая находится при нас. Он сидит на изолированном стуле из красного дерева, носит драку и усы из фиалок и незабудок. Полное гнездо вшей радостно поёт в его левом глазу. Мы низко кланяемся.

«Ваше высочество, – начинаю я, – вы круты». Он кивает.

«Вы джентльмен». Он кивает.

«Вы далай-лама христианского мира». Он кивает и подзывает министра с орденом рекламы.

«Вы пугало небесное» (хт ргт, говорит он министру).

«Ваши лапы молитвенно сложены днём и ночью» (хт ргт, говорит он министру).

«Ваш ватерклозет называется Татрафюред[86]» (хт ргт, говорит он и откладывает в сторону тряпку).

«Вы красите вашу бороду хной, чернильными орешками и цикорием» (хем хем, говорит он).

«У вас язык из эбонита, и кормитесь вы человечьим мясом». «Подайте в отставку! Велите опровергнуть вступление войск! Отрекитесь от вашей лесбийской любви к природе! Не будьте вы беллетристом! Заклинаю вас!»

Голос мой пресекается, и я подаю знак стоящему позади меня гимнастическому союзу:

«Поднимайте и опускайте, поднимайте и опускайте,

Пока лебедь не повиснет на виселице» (что и было тотчас проделано).

Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Молящийся пёс в экстазе молитвенно сложил свои лапы, подступил к самой рампе и высунул язык, будто хотел получить облатку причастия. Он запрокинул голову. И его механизм хрустнул. Он закрыл глаза и испустил дух.

Приложение Ханс Рихтер. Абстрактная поэзия

Одной из кульминаций тех ранних мероприятий был вечер 25 июня 1917 в нашей «Дада-галерее на Банхофштрассе» (которая на самом деле находилась на Тифенхёфе – одной из незначительных боковых улочек). Кульминацией это было потому, что вечер предложил нам форму искусства, в которой Балль довёл свои разборки с языком до последней крайности. Тем самым он сделал шаг, который повлёк за собой значительные последствия в литературе, дожившие и до наших дней.