Умом Георгий понимал, что Сергеич, его первый номер, прав, но как же чесались руки… и пусть не он спускал курок, пусть он только досылал патрон-переросток в патронник однозарядного ружья, но каждый выстрел считал своим. И когда немецкий танк, чаще все-таки легкий или средний, останавливался или начинал крутиться волчком, подстреленный, — это была и его заслуга.
Бах! Кто-то выстрелил справа от них; тут же застрекотали пулеметы — и наши, и немецкие, а затем в тылу что-то рвануло — танки открыли огонь из пушек, к счастью, с большим перелётом.
— Нуте-с, начнем, во славу Божью. — Куприян Сергеевич, его первый номер, был стар, и особо не скрывал, что был верующим, — и крестился, и молился, похоже, конечно, не прилюдно, но и не сильно прячась. Зато стрелял так, словно Бог его ружье наводил: один патрон — один панцерцуг.
Бах… звук от выстрела громче, чем у трехлинейки, отдача сильнее — и намного, у Сергеевича, да и у других первых все плечи были в синяках от приклада. Но немецкий танк вдруг, словно наткнувшись на невидимую стену, замирает и…
— Интересно, куда я попал, — размышляет Сергеич, пока Георгий досылает патрон в патронник. — Если сейчас задымит, то, значит, в двигатель, а коли рванет…
Глухой взрыв — и немецкий танк словно оседает на подвеске, а из щелей воздухозаборника начинает валить смолисто-черный дым.
— …тогда, выходит, в бензобак, — спокойно продолжает Сергеич. — Ну и слава Богу, неплохо получилось. Ага, вон еще один подползает. Этот посерьезней будет, троечка, и целить ему надо о-очень аккуратно…
— Страшный дракон, теряя головы одну за одной, все рвался и рвался к Москве. Ему, казалось, все было нипочем. Но те, кто с ним сражались, знали, что отступать некуда. С чудовищем нельзя было договориться, оно не считало людей равными себе и видело их только мертвыми, и никак иначе. Потому мы сражались, день за днем, ночь за ночью…
Они переползли под подбитый ими танк — из донного люка свешивалась закоченелая рука мертвого танкиста, под люком подернулась грязным ледком лужица свежей крови. Сергеич торопливо перекрестился и свободной рукой скомкал «козью ногу»:
— Отсюда нас выковырять сложно будет. Так, меньшой, сколько, говоришь, у нас патронов?
— Одиннадцать, — отрапортовал Георгий.
— А им конца-краю нет. — Сергеич осторожно выглянул из-за гусеницы. — Вон, еще подходят, три… четыре… а, нет, четвертый вроде бульдозер. Заряжай!
— Заряжено, — ответил Георгий, выдвигая ружье вперед.
Сергеич упер приклад в плечо, чуть сдвинулся в сторону.
— Глаза слезятся, не пойми от чего, — сказал он. — Ох, только бы не смазать…