Теорема Столыпина

Явился новый страх — Герцен; явилась новая служебная совесть — Герцен; явился новый идеал — Герцен. Герцен основал эпоху обличения. Это обличение стало болезнью времени… Едва мы выходили из училища, то начинали слышать разговоры о Герцене; в военно-учебных заведениях… Герцена брошюры читались, сваливаясь с неба, и я помню при встрече с юнкерами-сверстниками разговоры о том, что у них классы делятся на герценистов и антигерценистов… во всех министерствах забили тревогу; везде явились корреспонденты Герцена из министерства… знали, что Герцен имеет читателей в Зимнем дворце»²⁸⁷.

А. Н. Куломзин, в ту пору студент Московского университета, вспоминал позже, что любимым занятием наиболее интеллигентных студентов было посещение тайных собраний для совместного чтения «Колокола» и для обсуждения разных вопросов дня. Собрания эти были обставляемы необыкновенной таинственностью, в душной комнате, где царил запах водки и бесконечного количества выкуриваемых папирос и трубок… На страже у ворот становился опытный в распознании субинспекторов студент. В действительности вечера эти были вполне бессодержательны, кроме как для любителей водки…

Идеалы, проповедуемые в «Колоколе» и на сходках, были: освобождение крестьян, гласный суд, отмена телесных наказаний, свобода печати, развитие самоуправления, уничтожение повсеместного взяточничества, облагораживание администрации и суда.

Именно счастье нашего поколения, что его идеалы были достижимы и в большинстве случаев достигнуты за нашу жизнь²⁸⁸.

Подготовка крестьянской реформы с конца ноября 1857 г. стала гласной, согласно царским рескриптам, стали создаваться губернские комитеты для выработки условий освобождения. Отступать правительству теперь уже было сложно.

На создание комитетов Герцен 18 февраля 1858 г. отреагировал статьей «Через три года», которая начиналась и заканчивалась знаменитым признанием: «Ты победил, Галилеянин!».

Русские люди по достоинству оценили этот жест, популярность «Колокола» возросла еще больше. Это время было, возможно, лучшим для Герцена — сам он позже назовет его своим апогеем²⁸⁹. Он определенно почувствовал себя очень важным.

Начался его звездный час. В Лондоне не было отбоя от посетителей.

Позже он напишет: «Тогда… мы были в моде, и в каком-то гиде туристов я был отмечен между достопримечательностями Путнея…

Недоставало только для полного торжества искреннего врага… и долго ждать его не пришлось».

Эту упоительную для него идиллию и гармонию нарушил Чичерин, который и стал «искреннним врагом».

В своих воспоминаниях Чичерин пишет, что значение «Колокола», первой русской газеты, свободной от цензуры, в то время было громадно. Он «жадно» читался, все тайно доставляемые номера ждали с нетерпением и передавали из рук в руки. «Здесь в первый раз обличалась царствующая у нас неправда, выводились на свет козни и личные виды сановников, ничтожество напыщенной аристократии, невероятные дела, совершающиеся под покровом тьмы, продажность всех, облеченных властью.

Назывались имена; рассказывались подлинные события. Перед обличением Герцена трепетали самые высокопоставленные лица. С подобным орудием в руках можно было достигнуть того, что было совершенно недоступно подцензурной русской печати. Можно было действовать на недоумевающее правительство, сдерживать его и направлять на правильную стезю».

Но именно в этом плане «Колокол» был очень слаб, и скорее мог дезориентировать и правительство, и общество, чем наметить какую-либо четкую программу; «в нем выражался весь Герцен, огненный, порывистый, нетерпеливый, раздражительный, полный блеска и ума, но кидающийся в крайность и не умеющий оценить существующие условия жизни»²⁹⁰.

Чичерин считает, что полную несостоятельность Герцена как политического теоретика показала уже «Полярная Звезда». Насколько его воспоминания пленяли всех «художественною прелестью, живостью и теплотою», настолько же раздражали его прежних друзей «нелепые социалистические статьи».

В «Колоколе» Герцен от вопросов теории перешел к практике, однако несмотря на то, что «условия были необыкновенно благоприятны», как издатель он вновь оказался несостоятелен.

Публикация статей шла бессистемно и противоречиво, и о том, что называется разумной и выверенной издательской политикой, говорить было сложно.

Ведь для нее нужны были умеренность и стратегическое видение ситуации, т. е. качества, которыми Герцен не обладал.

Конечно, всегда важно, что говорится, но, когда имеешь дело с пестрой аудиторией, важно и то, как говорится.