Теорема Столыпина

При этом в выигрыше остались те домохозяева, которые не побоялись взять побольше земли, пусть и хуже качеством. В сущности, качество почвы в уезде почти везде одинаковое, но в одном случае она только лучше разделана, чем плохо распаханные или неунавоженные окраины надела. При разделе земли все это учитывается, и те, кому достаются худшие участки, получают соответственно больше земли.

Через 3–4 года картина меняется, потому что «плохая» земля после соответствующей обработки по качеству уже не уступает перворазрядным почвам.

Кузнецов отмечает, что развитие агрономической помощи тормозит слабое финансирование, не позволяющее в должном размере развернуть показательные мероприятия, демонстрацию различного рода улучшений, а также снабдить прокатные станции всем необходимым инвентарем.

Денег мало и у самих крестьян, которые из-за этого часто не могут заводить различные полезные новшества. Кредитные товарищества действуют, но пока финансово они недостаточно сильны. Все это в комплексе замедляет прогресс в деревне²³³.

Кузнецов отметил также, что, по его личным наблюдениям, хуторяне и отрубники пьют гораздо меньше общинников. О том же говорили автору и сами крестьяне. Он имел продолжительный разговор с инициатором разверстания на отруба в одном из селений Афанасием Ивановичем Воронцовым.

«Помилуйте — говорит он — прежде при общине только и знали, что пропивали разные лужки, да окрайки. Другой раз бывало так. Встанешь летом пораньше, чтобы идти покосить свою часть в общей луговине. Придешь на место, глядь, а уж там все скошено. Кто, спрашиваю, косил? Да, как же, говорят, Николай лавочник вчера поил стариков, так они ему за водку-то и продали покос. Да, как же меня, говорю, не спросили? А старички только посмеиваются. Мы все, говорят пили. Только тебя, вишь, не было. Так бывало только махнешь рукой, да и идешь домой ни с чем. А теперь разверстались и каждый своему отрубу хозяин, что хочешь с ним, то и делай. И потрав и судов у нас теперь тоже стало меньше»²³⁴.

Беседуя с мологскими крестьянами, автор был поражен их глубоким интересом к сельскому хозяйству: «В один-два года теперь наверстывается то, что раньше требовало чуть ли не десятка лет. Приобретаются одноконные плуги Липгарта, бороны зигзаг и дисковые, рядовые сеялки, жатки, веялки, минеральные удобрения. Широко развивается травосеяние»²³⁵.

Осенью 1913 г. агроном М. А. Самсонов, лично обследовавший единоличного хозяйства, докладывал Мологскому земскому собранию, что большинство единоличных хозяйств, образовавшихся в 1912 г, уже весной этого года ввели посевы трав. Через два года после разверстания годовой доход среднего крестьянского двора повышается на 50 рублей.

Параллельно с улучшением полеводства и травосеяния шел подъем крестьянского скотоводства. Большую роль в этом отношении играли молочные артели и контрольные союзы при сельскохозяйственных обществах.

Так, в молочной артели села Веретеи, одного из центров единоличных хозяйств, было уже 500 членов, не считая крестьян шести соседних деревень, владевших 700 коровами. Артель вырабатывала масло, продававшееся в Петербурге, и действовала весьма эффективно — удои выросли почти на 40 %, а себестоимость молока снизилась почти вдвое²³⁶.

Землеустройство породило и другие культурные мероприятия, среди которых автор справедливо выделяет начавшееся огнестойкое строительство.

Кажется, со времен А. С. Ермолова, выпустившего в 1913 г. книгу «„Пожарная эпидемия“ в России», в историографии никто всерьез этой как бы периферийной темой не интересовался.

Во что обходилась она России, говорят цифры, приводимые Ермоловым. За десятилетие 1895–1904 гг. Россия несла пожарных убытков в среднем на 81,5 млн. руб. в год. При этом число пожаров колебалось от 52,1 до 69,6 тыс. в год, а объем убытков — от 61,4 до 121,7 млн. руб.²³⁷

Особую и весьма неприглядную роль пожары играли в деревне. Частью они порождались отмечаемой чуть ли не с XVIII в. скученностью крестьянских построек[190]. Однако нередко, как мы помним по судьбе Гарина-Михайловского, это было то, что Успенский называл «своим средствием», т. е. сведением тех или других счетов с окружающими, от которых зачастую сгорало все селение. Бывали и более сложные мотивы — получение страховки и др.

Тема борьбы с пожарами давно муссировалась в земствах и в печати, однако с началом реформы правительство перешло от слов к делу, начав не только создавать собственное производство огнеупорных строительных материалов для деревни, но и субсидировать тех, кто готов был заниматься этим делом.

По всей стране стали строить так называемые монолитные стены из цемента, песка, извести и щебня, или глинолитные из смеси соломы и жирной глины, которые «не оставляют желать ничего лучшего по прочности, огнестойкости и нетеплопроводности». Средний крестьянский дом из монолитных стен с черепичной крышей обходился в 400–600 руб. — с перспективой удешевления.