Теорема Столыпина

В Мологском уезде (и не только) уже возникли кадры опытных мастеров-инструкторов, которые могли не только сами сделать, но и научить крестьян, как делать и эти стены, и черепицу, и как класть «гигиеническую русскую печь — по системе инженера Кржишталовича, с вентиляцией и крайне экономным расходованием дров».

ГУЗиЗ устроило в уезде несколько мастерских для выделки черепицы (при каждой была выставка рекламируемых огнестойких изделий), а также кирпичный завод, снабжавший хуторян кирпичом на льготных условиях (частные заводы за тысячу штук брали 16–18 руб., а этот завод — 12–13 руб.). Спрос крестьян, покупавших кирпич для кладки печей, опережал производство.

Кроме того, рядом с уездным городом ведомство устроило питомник плодовых деревьев, отпускавший 3–4-летние саженцы по 25–30 коп. за дерево.

И завод, и питомник были устроены по инициативе «человека выдающейся энергии» — мологского землеустроителя В. В. Корниловича²³⁸.

Юрьевский откровенно пишет: «Мое общее впечатление о Мологском уезде следующее: ничего подобного в смысле сельскохозяйственного прогресса я здесь заметить не ожидал.

Землеустроительная горячка охватила уже всю массу населения и ни о каких поворотах назад к общине и речи быть не может. На почве этой „землеустроительной горячки“ встречаются интереснейшие типы», например, священник, который «в этом году бросает свой приход» и будет поступать в Петровскую сельхозакадемию, чтобы затем стать земским агрономом.

Появился тип «землеустроительного агитатора», например, хуторянин Дмитрий Дмитриевич Сомов, «человек интеллигентный, член союза 17 октября», секретарь в возникшем по его же инициативе местном сельскохозяйственном обществе. Будучи убежденным сторонником хуторского хозяйства, он каждую минуту свободного времени посвящает поездкам по уезду, он собирает сходы и «вопит, именно вопит о необходимости развёрстываться, пишет крестьянам прошения в комиссию»²³⁹.

Землеустройство породило обратную тягу крестьян к земле.

И вместе с тем в уезде появились новые люди. Ими стали белорусы и латыши из Витебской и Минской губерний, купившие земли у Крестьянского банка.

Местные крестьяне раскупили лишь ту банковскую землю, которая прилегала к их наделам и годилась для выгонов. Однако в целом банковские хутора у них не были очень популярны, и не потому, что земля дорого стоила, а из-за необходимости вложить в нее слишком много труда до получения первой прибыли. «Банковская земля — сплошной лес, который надо срубить, выкорчевать и поднять плугом, а это требует затраты упорного труда и продолжительного времени, на что способен лишь белорус, да латыш… Понемногу хуторяне-пришлецы, а их человек уже 400, начинают оглядываться и являются на волостные сходы. По общему признанно, хуторяне на будущих волостных и земских выборах сыграют громадную роль в жизни уезда. Это народ энергичный, сплоченный, никуда из деревни не уходящий, живущей исключительно сельским хозяйством, и потому крайне заинтересованный в том, чтобы политика волости и уездного земства не расходилась с их интересами»²⁴⁰.

Так Российская империя интегрировалась на новом уровне.

В то же время автор замечает: «Мое обследование оказалось бы не полным, если бы я не коснулся одной теневой стороны, которая связана с аграрной реформой». Он имеет в виду вопрос об укреплениях надельной земли. Насколько разверстание однопланных селений и последующий переход на хутора или отруба единогласно считаются прогрессивным явлением, говорит Юрьевский, настолько же укрепления крестьянских наделов на полосах в личную собственность отдельных домохозяев вызывают дружное осуждение, в том числе и со стороны самих землеустроителей²⁴¹.

Реформа в действии. Сычевский уезд Смоленской губернии

Основное отличие смоленской деревни от ярославской заключается в том, что Ярославская губерния — сравнительно многолесная. В ней есть обширные казенные леса, много леса у частных владельцев и даже иногда у крестьян.

В Смоленской губернии совершенно иная картина. Еще недавно она считалась лесной, но теперь совершенно обезлесена — «там, где еще 10–15 лет назад охотились на медведей, остались одни пни, а местами все выкорчевано и обращено в пашню».

При общей земельной площади Смоленской губернии в 4760 тыс. дес., казенных лесов всего 100 тыс. дес., да во владении крестьянского банка имеется около 13 тыс. дес. Частновладельческие леса беспощадно вырубаются, а лесоохранительный комитет бороться с этим бессилен. В результате этого хищничества в городах Смоленской губернии дрова стали стоить дороже, чем в Москве (кубическая сажень дров до 40 руб.).

Не лучше дело и в сельской местности, «где крестьяне за каждой хворостиной должны ехать иногда за десятки верст»²⁴².