Теорема Столыпина

— Ну да, молодцы, на что же милей. Сам хозяин на своей земле. Что захочешь, то и посеешь Когда захочешь, тогда и вспашешь, уберешь. Не будут в затылок гнать управные. Что выдумаешь, то и попробуешь. Ошалевать на работе по звонку не будешь. Сам хозяин, а не горлопят, — начал было я.

— Не пой ты нам рацей, слыхали мы не раз эти песни, нечего по губам мазать. А по нашему не молодцы, а первые прохвосты! вот что, — возражает мне крестьянин. — Поверь мне, все они пропадут, сдохнут с голоду, потому, коли уж на полосах не стало родиться в общине, так на участках и подавно.

Ну, думаю, тебя я легко разобью. И слово за слово я с ним, что называется, сцепился. Разговор крупнеет. Толпа растет. Встревают еще несколько общинников. Мои однодеревенцы тоже подошли. Страсти разгорались. Столкнулись закоренелая община и новожилы хуторяне.

— Да что вы нам толкуете. Вон в деревне Конной за первый год три коровы удавились на цепях, да жеребенок сторублевый залился в реке; вот что ваши участки делают, — доказывает невеселую жизнь участковцев один из крестьян.

— Эге-ге! стой, голубчик! — останавливаю я. — Ты, брат, ври, да не завирайся. Мы сами-то и есть конновские и, кажись, у нас такого случая что-то не бывало, — вот что мил-человек…

— Да… как же… нам-то говорили… — слабо защищается невинно завравшийся.

— Вот-те и говорили! Ври, да оглядывайся.

— Полно, ребята, нам, попусту лаять, мы лучше на деле докажем, что лучше, а что хуже. Развязывай мешки! во, и спору конец.

Предложение принято. Всех забрало любопытство. Начался осмотр общины. Рожь известная: костер, синец, ржанец — все, что хотите, только не рожь; сами же говорят, что дрянь и сам два.

Ну, думаю, теперь-то я вас, голубчиков, совсем добью. Торопливо развязываем мешки и толпа человек пятнадцать тянется в мех. Между пальцами — горох (чудная была рожь). Мы зло торжествуем… Томительное молчание и сомнение. Переглядываются, кладут для чего-то в рот… хрустят…

— А это что-то за желтое, как боб? — спрашивает один.

— Пшеница!

— Ну что? Как? А? — нарушаю я долгое молчание.

— Ндааа!..

— Ндааа? — вот и все, чего добился.

И знаю, что это „ндааа“ разрастется за год. Знаю, что проснутся к новой жизни. Знаю, что скажут: „Где ж мы раныпе-то были?“»²⁵⁹.

Кстати, выдающаяся культурная работа Строганова, его вклад в подъем крестьянских хозяйств, а также организацию кооперативов в уезде была отмечена ГУЗиЗ, наградившим его знаком отличия за особые труды по землеустройству и денежной премией в 300 руб. (такую сумму получали лауреаты конкурса Романовых). Он был первым народным учителем, получившим эту престижную тогда награду.

Больше всего Юрьевского в Сутормине и Конной поразило настроение крестьян: «Вместо обычного мужицкого типа, смотрящего на интеллигента исподлобья, видящего в нем „барина“, с коим у него, мужика, ничего не может быть общего, мужика, отвечающего на задаваемые ему вопросы крайне неохотно, недоверчиво и опасливо, во всем к тому же видящего подвох, вы в Сутормине встречаетесь с редкою пока разновидностью культурного крестьянина.

Мужик как будто бы и тот же на первый взгляд — с внешней стороны, но вся жизнь, все помыслы, речь и настроение его совсем уже иные. Нет забитого, ничему не доверяющего и озлобленного сельского обывателя — и вместо него народился гражданин обновляющейся России»²⁶⁰.

Конечно, Юрьевский знает, что таких культурных гнезд, как Сутормино и Конная, в смысле достигнутых результатов, в уезде пока немного, но ведь они разверстались первыми.

Все селения, которые пошли вслед за ними дают множество промежуточных вариантов — от состояния, почти не отличающегося от общинного, и до «форм севооборотов и обработки земли, близких к совершенству».

Здесь все зависело от времени, прошедшего после разверстания и степени обслуженности конкретного селения агрономическим персоналом, доступности сельскохозяйственного кредита и, наконец, от наличия или отсутствия таких «культурных работников и пионеров фермерского хозяйства», как учитель Строганов.

«Как бы то ни было, общая физиономия Сычевского уезда по сравнению с недавним прошлым резко изменилась. Куда бы вы ни кинули свой взор — повсюду селения или уже разверстались на хутора и отруба, или готовятся разверстаться, т. е. подали в комиссию приговор о желании перейти на отрубные участки» — так завершает Юрьевский свой рассказ²⁶¹.

Реформа в действии. Новоузенский и Николаевский уезды Самарской губернии

Обследование ГУЗиЗ проводилось в Николаевском уезде, но Юрьевский сначала посетил находившуюся в соседнем Новоузенском уезде знаменитую Покровскую слободу (ныне — г. Энгельс), которая недавно разверсталась, и пообщался с депутатом 1-й Думы И. И. Пустовойтовым.