Теория бесконечных обезьян

– Откуда ты знаешь? – Невольно я тоже подаюсь ближе. Джуд открывает сухие глаза.

– Со мной она делилась всеми. Я же не редактор. У меня намного больше времени читать.

Не упрек. Констатация. Времена, когда редактор был «человеком, который получает зарплату за то, что читает», давно прошли. Штатные далеко не всегда вообще успевают прочесть очередную готовящуюся книгу: пока доводится до ума текст, им нужно думать и о дизайне, и о расчетах, и о рекламе, и о десятке параллельных проектов. Ну а то, что с книгой вынуждены порой делать редакторы специализированные, литературные, сродни не чтению, а высокоточным хирургическим операциям. Разве что оплачивается дешевле.

– И… что там?

– Увидишь. Волки очень мощные получились, премиальные. Ну и остальные классные, неординарные. Темное историческое фэнтези даже есть, про Наполеона. А в нем чел, похожий на меня. Он бродячий духовный учитель с придурью.

– Надо же… – Я усмехаюсь, просто чтобы он выдохнул. – Демон, монах или сатир?

– Пошел в жопу, ты сам сатир, понял?! Саму Ариадну ведь окрутил…

И уже оба мы вдруг смеемся. Так, будто не смеялись всю зиму.

Он поднимается, гасит последние голубые цветки, и в кухне теперь темная безгазовая тишина. Трупы растений на окне, труп сигареты в пепельнице, трупы пакетиков в чашках, которые Джуд тащит в раковину. Но больше – никаких трупов.

– Ну что. Помыть посуду и свалить. У меня лекции вечером, а у тебя конь небось не валялся. Давай. И перекроем все, что ли, чтоб не капало по счетам… Холодильник и так пустой уже, а гречка… гречка пусть в шкафу лежит, мало ли.

Пока он шумит водой и щелкает пробками, я иду назад. Туда, где голое окно, и пустой диван, и мой несовершённый суицид. Я опускаюсь на колени у Вариного комода, медленно открываю нижний ящик. Среди тонких старых водолазок, горчичных, красных и салатовых, – кукла барби, купленная в семнадцать лет. Улыбчивая блондинка в зеленом платье, коротко остриженная, очень узнаваемая… И там же, рядом, – вороненая сталь.

«Скиф» заряжен. Готов. Хорошо ложится в руку.

Варя не стала бы прыгать из окна, даже наполнись ее жизнь невыносимым множеством смыслов-сокровищ или лишись их вовсе. Варя бы сделала иначе: парк, пуля, минимум очевидцев. Записка и сданные с рук на руки наследникам дела. Тексты, которые не надо собирать по флешкам. Слова, которые не надо договаривать в никуда.

Но Варе никто не дал выбора ни умирать ли, ни как умирать.

А у меня выбор есть. И тот и другой. И мне решать, что сделает со мной мой смысл жизни.

В квартире гаснет свет.