Теория бесконечных обезьян

Слишком сложный. Сложный до отчаянного крика в гуще боя, сложный до затрещины – полученной и возвращенной, сложный до взгляда – глаза в глаза, а глаза – второе небо. Сложный до вечного этого «Алиса, Алиса, однажды я тебе обязательно помогу, я вытащу тебя отсюда». Не помогай, Даймонд. Слышишь, не помогай, это я буду тебе помогать. Я хорошо дерусь, я знаю медицину, я помню все тайники с артефактами, потому что часто обедала в суши-баре с Ленкой и Левкой, которые их придумали. Я знаю… я знаю даже, как выйти в godmode, понимаешь, в godmode, тебе и не снилось. У тебя там враги из других банд, у тебя там война, у тебя там инквизиторы с мордами чумных докторов. У тебя там… набор запрограммированных действий. Набор, нашими же задротами прописанный, вшитый в крошечные чипы и повторенный в тысячах дорогих болванок. Набор, наверное, уже разбежавшийся по десяткам каналов летсплееров на ютубе и известный от начала до конца. Ты не можешь думать, Даймонд, ты не можешь решать и тем более понимать, что за слова такие «Игра окончена». Тебя придумали, чтобы играть вечно, раз за разом, и в этом «вечно» было хорошо, хорошо, хорошо, лучше, чем создавать его в офисе, а ты…

«Алиса. Алиса. Есть у тебя мама, Алиса? Моя вот сгорела. Ведьмы иногда горят, а дожа Джальково, главного доктора-инквизитора я потому и ненавижу, ненавижу тварь и убью… У тебя в мире нет ни ведьм, ни костров, ни доктора. А мама есть. Вернись домой, Алиса. Вернись, я так хочу, чтобы и мне было куда, а мне вот…»

– Скучаете по нему, да? – продолжается допрос, красным башмачком-берцем не по ребрам, но по мозгам, по тому размякшему месиву, что от них осталось.

Теперь голова сама – вниз-вверх, вниз-вверх, и поздно дергаться. Скучает. Никогда, ни по кому так не скучала. Привет, стены. Привет, узенькое окошко. Привет, белые таблетки; привет, Али-Баба и повторный курс; привет, грузовики, вам всего этого просто не вывезти. Диана, родная, извини, я не смогла выздороветь, я…

– Ну что ж. – Помилование. Помилование?.. – Поздравляю с завершением лечения. Я приготовила для вас список успокоительных, сейчас… Куда же я…

Сумка у хмари – тоже ярко-красная, уже не томатный сок, а концентрированная мякоть. А вот раззявленная пасть единственного отделения – черная, такая черная, что темень голодно кидается вдруг в глаза и давит на них, но пропадает так же быстро, как разверзлась, пропадает с простым заклинанием: «А, вот здесь!»

Хмарь держит книгу и сияет, будто нашла сокровище.

– Зачитываюсь романами этого автора, купила новый, он в день вашего «прыжка в игру» вышел. Страницы заложила вашим рецептом, вот же бестолковая…

На книге – кристально-бирюзовое море и четыре корабля. Утес, а на утесе…

«Как тебя правильно зовут? А-ли-са. Алиса… Ты всем падаешь на головы? А мое имя Даймонд. Не бойся, я тебя не обижу. Ты не из Красных пиратов? Нет? Ну хорошо…»

У него – нарисованного, почему-то черноволосого, а не рыжего, но все равно похожего, такого похожего, – сабля. Сабля, которую он отдал «чтоб что-то было на память», отдал, опять повторяя свое это про маму, про дом. Отдал – и отступил в виртуальную реальность, и только и оставалось тянуть к нему руки, а вокруг белизна, белизна, ползуще-плывущая белизна, слепящая так же, как все эти халаты, и маленькие таблетки, и простыни больничные…

– Что это?

Ванилла Калиостро. «Всего лишь игра».

Вдох. Выдох. Срыв. Рецидив. Глухое падение книги обложкой вниз, а на задней стороне – женское лицо, молодое. Стрижка неряшливая, помада яркая, пальцы длинные.

– Кто она?

Взгляд – на серую хмарь с томатным соком. А полумесяц губ – уже не в улыбке, в оскале, будто рядом где-то – в окне, за плечом? – добыча. Но вместо того чтобы кинуться, доктор просто наклоняется, поднимает книжку, отряхивает любовно.

– Какая знакомая история… да? У нее часто так. Что-то в ней такое есть, у нее многое сбывается. Вот вы сбылись, например.

Сбылась. Да, сбылась… Даймонд, Даймонд, не помогай, дай мне остаться, ты набор действий, просто набор действий, для всех, кроме меня, и я люблю тебя, люблю, и мне не нужны все вот эти офисы, и улицы, и премия 135 %, и фотка на стене, и корпоратив…

В руках доброго доктора – платок. Помогает стереть слезы, правда, резко, так бьют наотмашь, а не утешают, и когти в белых блестках – как у гарпии или еще какой-то невсамделишной, неизвестно кем и для чего выдуманной твари, – пляшут у самого лица. Красные, красные, красные когти…

– Если утешит, ты не первая, с кем она это сделала.

Ты. Как к подружке. Как к ребенку. Как…

– Сделала что? Она украла идею игры для своей книги?

– Дурочка.