У Рэя Брэдбери в «Вине из одуванчиков» была красивая цитата о том, что лето не уходит без следа. О грустных ненастных днях, в которые лучшее спасение – пробраться в подвал и полюбоваться золотистыми рядами дремлющих бутылок. Я и сам пробовал то цветочное вино, сестра как-то делала его, специально чтобы меня порадовать. Залила в икеевские бутыли, к которым племяшки нарисовали этикетки, – и достала из шкафа на мой день рождения. И мы все пили его – мерцающее, игристое, сладкое… Оно действительно напоминало о круглолицых желтых цветах, опьяненных июньским солнцем.
В эти выходные, пока мы клеили обои, сестра осторожно сказала мне: «Давай опять сделаем, а? Только собрать поможешь, нагибаться сложно за этими заразами!» И я ответил: «Давай, конечно», а потом чуть не нарушил свое обещание. Малодушно. Глупо. Не по-пионерски. Я должен поехать с ней на дачу в этом году. И помочь ей нарвать восемь молочных пакетов золотых цветочных головок. А Кристинка опять будет рисовать этикетки. В последний год она стала рисовать просто небывало хорошо.
Вино из одуванчиков. Это ведь все, что у нас есть и будет, даже если вернут сухой закон. Помните об этом, мои живые, мертвые, странные, обычные, гордые, скромные, задающиеся вопросами «А на хрена все это?» и «Какого хрена это все?». Каждый наш поступок и выбор – просто очередной желтый цветок, сорванный и кинутый в общую корзину.
Вино из одуванчиков – чем бы ни прикинулось, по каким бы бутылкам ни разлилось, – поможет остаться собой. Удержит. Подскажет дорогу. Брэдбери прав, и его слова всё важнее с каждым бешеным витком бесконечной ленты Мебиуса, по которой мы летим. У каждого должно быть в запасе вино из одуванчиков, хоть немного, хотя бы фляжка размером с ладонь ребенка. Хороший человек, любимое место, дорогие воспоминания, дело жизни. Или они – несколько любимых книг в особом уголке полки.
Я срываю цветок за цветком. Я закупориваю бутылку за бутылкой, для себя и для других. А на самом дне моей заполненной золотыми одуванчиками корзины – Варин пистолет.
Время назад. Выписка
Хмарь, хмарь, хмарь за окном. У психотерапевта волосы – хмарь, и глаза – хмарь, а губы алые, как дешевый томатный сок. Блокнот в нагрудном кармане тоже как сок, подороже, халат – белый. От беспрерывного мелькания этих цветов только и можно – смежить веки, откинуться в кресле, стиснуть зубы, радуясь, что хотя бы кресло, а не койка. Вдох. Выдох.
– Я не наблюдала за вашим лечением, но, кажется, вы держались стойко.
Слова, одно за другим, успокоительными капельками в мозг. Не валерьянка – что-то внутривенное; не надежда – тупое, оцепенелое удовлетворение. Сколько, в конце концов, можно? Сколько?
– Я уже могу надеяться на выписку?