Теория относительности с точки зрения путешественника во времени

– Я не адаптировалась! И с каких пор ты стал экспертом в том, кто адаптировался, а кто нет?

Ну вот. Она никогда не говорила с ним о Ксавьере. Он знал о том, что произошло в её жизни, но то событие всегда представлялось ему сродни какой-то древней истории. Нечто такое, что случилось до её переезда в Вермонт, ещё до того, как они стали Габи и Финном.

– Прости. Я не хотел… Просто я… Габи, ведь ты так спокойно к этому относишься. Ты отлично справляешься. Ты ведёшь себя так, что окружающие могут ни о чём не вспоминать.

– Неужели? Ладно, для твоего сведения – я ничего не забыла, и я совсем не хорошо справляюсь. Разве ты постоянно говоришь о Фейт? А ты мне даже никогда не рассказывал о мраморном карьере!

Каждое её слово было как удар в живот. Она права.

– Мне тоже приходится нелегко, – продолжала Габи, теребя отворот джинсов. – Мой брат погиб, отец сбежал. Я живу в крошечном домике, в котором едва хватает места, чтобы дышать. А в вашем городе местные глазеют на мою маму и делают выводы. Как будто они знают нашу историю! Все таращатся на неё, не только доктор.

Дорсет всегда казался Финну удушливым, потому что его семья была излюбленной темой для сплетников, но сейчас Габи заставила его посмотреть на всё с совершенно другой стороны. Она словно встряхнула маленький стеклянный шарик и предложила ему заглянуть внутрь. Оказывается, ей тоже было здесь душно. Мальчик никогда не воспринимал её дом крошечным, ему никогда не приходило в голову, что миссис Рэнд просто не может позволить себе ничего другого.

Некоторое время он потрясённо молчал.

Она провела рукой по своим коротким волосам, и они едва заметно встопорщились под её пальцами, как влажные птичьи перья. Финн внезапно понял, что смотрит на неё – впервые по-настоящему смотрит, словно она только что вошла в его жизнь. Сейчас, когда она сидела рядом с ним в лунном свете, она была прежней – и в то же время другой. Она оставалась такой же маленькой, щуплой, в мешковатой одежде, выглядевшей слишком большой для неё. На ней были её обычные джинсы и любимый серый свитер, который связала миссис Рэнд… Но вдруг она постоянно носит его вовсе не потому, что так сильно любит? Может, у неё просто мало одежды? Почему он никогда не задумывался над этим раньше?

Потом ему в голову пришла ещё более жуткая мысль. А если Габи долгое время злилась на него за всё, что он имел? Они никогда не говорили об этих различиях. Финн почувствовал подступающую панику. Вероятно, детская дружба ничего не значит, возможно, взрослея, ты должен всё начать сначала? Ставки повышаются, и очки приходится зарабатывать заново. Нужно быть внимательнее.

– А ты, наконец, скажешь что-нибудь и прекратишь пялиться на меня? – резко спросила Габи.

– Я… наверное… нам следовало больше говорить об этих вещах…

Говорить о вещах? На самом деле он хотел признаться Габи, что бесконечно восхищается ею и хочет быть на неё похожим. Несмотря на то что жизнь её была столь же тяжела, как и его, у неё имелось преимущество. Она была настоящей. Финн постоянно чувствовал, что его определяют по пустоте вокруг, по тому, кого больше нет рядом с ним. Смерть Фейт, исчезновение мамы, а теперь и смерть бабушки. Он был уравнением, составленным из недостающих переменных. Уравнением, не имеющим решения.

Габи недовольно фыркнула.

– Прости меня, Габи. Правда, прости.

– Ты ведёшь себя так, как будто ты единственный человек на земле, который пережил смерть своих близких. Тебе никогда даже в голову не пришло поговорить со мной, Финн!.. Поговорить обо мне!

Она не ошиблась. Он о таком даже не задумывался.

– Я – идиот.

– Что ж, хоть в чём-то мы с тобой можем согласиться, – насмешливо произнесла она, но её голос уже потеплел.

Было ещё кое-что, чем он мог поделиться с ней. Его самый большой секрет.

– Я никогда никому этого не говорил, – тихо начал Финн. – Я ведь не скучаю по Фейт, по крайней мере, так сильно, как остальные.

Ну вот. Он сделал признание.

По лицу Габи нельзя было ничего понять.

– Думаешь, я очень плохой человек?

– Нет! Ты был совсем маленький. Как ты вообще можешь скучать по ней? – спросила Габи.

– Я скучаю, но не по Фейт, а по себе. Это плохо? Когда она была жива, я был Финном. Я точно помню.

– Ты и сейчас Финн.

– Нет, Габи. Для всех в Дорсете я – брат маленькой девочки, которая утонула. Я – вечный неприятный остаток. Мой отец даже смотреть на меня не может. Он глядит сквозь меня, как будто видит за моей спиной что-то более интересное. Наверное, мама тоже сбежала из-за меня!

– Ты ведь понимаешь, что это не так, правда?

– Послушай, Габи, я ужасно запутался.

– Ладно, тогда я тебе объясню, кто ты такой. Ты – мой лучший друг.

Конечно, Финн был счастлив, что она так сказала. Однако, принимая во внимание всех её новых друзей, дружба Габи оставалась чем-то, что в любой момент могло быть у него отнято.

– Как скоро жизнь снова становится нормальной после того, как близкие люди оставляют тебя или просто умирают?

Она помолчала, прежде чем ответить.

– Никогда. То есть жизнь больше никогда не будет прежней. Зато потом начнётся другая жизнь. Новая. И она снова будет ощущаться нормальной.