Теория посредственности

Смысл состоит в том, что нам не нужны жёстко установленные ориентиры, потому что они не позволили бы нам находить локальный оптимум, который необходим вследствие постоянно меняющегося порядка вещей. Последний достигается, как правило, но не обязательно, способом проб и ошибок. Более удачные решения закрепляются, тогда как неудовлетворительные рано или поздно отметаются. В конечном счёте находится определённое равновесие, которое при данных условиях и в этот период времени является если и не самым лучшим решением текущих задач, то, по крайней мере, лучшим среди доступных.

В силу того, что человеческая физиология везде почти одинакова, ищутся те ответы, которые и возможны, и представимы для нашего вида. Природа стимулов как внешнего, так и внутреннего характера порождает довольно предсказуемые – с поправкой на случайные флуктуации – реакции, тем самым приводя к закономерному результату. Вместе с тем, различия между несхожими средами обитания не настолько велико, а приспособительные механизмы людей не столь гибки, чтобы это приводило к подлинной многогранности культур.

На просторах космоса это тоже вряд ли осуществимо. Любой вид по определению является локальным приспособленцем и репрезентируют с необходимостью исключительно свою среду обитания. Даже если мы имеем дело с разумным животным, оно из-за своей местечкосвости обладает таким же сознанием, что не позволяет ему – если только ему, условно выражаясь, не повезёт – выйти за рамки своей изначальной среды обитания. Если же оно покидает её, то находится новый оптимум, отвечающий требованиям соответствующего окружения.

Люди в этой связи представляют собой, пусть и закономерную – в свете потепления и сопутствующих феноменов и процессов – но всё же аберрацию и не должны были занять то положение, которые мы теперь оккупировали. Это также означает, что мы не сумеем найти решения стоящих ныне и порождённых нашей же деятельностью проблем, которые продолжат усугубляться вследствие локальности нашего мышления. Но при чём тут посредственность?

Нужно понимать, что человек не является чем-то выходящим за рамки. Мы обычные приматы, которым однажды просто улыбнулась удача – если, конечно, оценивать это таким образом – и которые благодаря этому заняли чуть ли не все природные ниши – впрочем, исключения обширны, взять хотя бы мировой океан – и стали доминирующим на планете видом.

С одной стороны, наша тривиальность состоит именно в том, что с технической или биологической точки зрения мы ничего выдающегося собой не представляем. До возникновения или создания цивилизации мы были органичной – не всегда, но в подавляющем большинстве случаев – частью местных флоры и фауны, более или менее сносно справляясь с единственной релевантной для всех живых организмов задачей выживания и размножения. И так, вообще говоря, и должно было быть.

С другой стороны, наша заурядность заключается в том, что даже на уровне культуры, т.е. там, где и возможно подлинное разнообразие, мы не создали ничего, что бы заслуживало внимания – скажем, со стороны марсианского антрополога, если бы подобный специалист в принципе появился, в конце концов, тех же мирмекологов мало. По сути, мы всегда и всюду отвечали на определённые стимулы относительно предсказуемыми и в достаточной степени однородными реакциями, нигде и никогда не нарушая ожиданий, основанных на нашей анатомии.

Как уже отмечалось, даже по нашим собственным меркам крайние ответы обычно элиминируются, потому что люди везде стремятся создать локальный оптимум, а тот по определению будет носить взвешенный характер, т.е. склоняться к чему-то усреднённому. Если же обнаруживаются и сохраняются какие-то аберрации – в терминах, конечно, сторонних наблюдателей – то они могут быть объяснены определёнными событиями в прошлом, в котором они были нормальной реакцией на происходившее, но с течением времени перестали таковыми быть, а также инерционными соображениями, а именно внутренней логикой развития некоторых практик, порой заводящей нас слишком далеко.

Это очень похоже на эволюционные процессы или на Гауссовское распределение. Увы, но теорию Ч. Дарвина нередко трактуют в том смысле, что выживают сильнейшие – т.е. наиболее выдающиеся особи, физическая мощь представляет собой лишь один из примеров подобного выпадания – тем самым создавая впечатление того, что крайности приветствуются. Однако на самом деле потомство оставляют средние представители своего рода, потому что мутации обычно либо нейтральны, либо вредны и лишь в небольшом количестве случаев полезны. Всякая перемена – это угроза, а не что-то приветствуемое. Как правило они именно нежелательны, а потому вымываются из генофонда. Отдельные эксцессы – в наших глазах, сами по себе они не обязательно таковы, знаменитый хвост павлина в действительности не переходит некоторую черту – при этом являются либо исключениями и, значит, недолговечны, либо более чем адаптивными признаками, и тогда мы не рассматриваем их в таком ключе.