Теория посредственности

Если мы предположим – как в случае с человеком, но нужно помнить, что цивилизация возникла случайно, однако как раз ей мы и обязаны своим нынешним положением хозяев Земли, впрочем, весьма условных, тем не менее, в других местах она не обязательна, об этом ещё зайдёт речь – что этот разумный вид получает планетарный характер – т.е. его деятельность начинает влиять на всё его небесное тело в ощутимой манере – то почти непременно он попадёт в ту же ловушку, что и мы, когда его местечковость – приспособленность к конкретным условиям существования и соответствующее мировоззрение – столкнётся с последствиями его активности, которая в принципе не принимает в расчёт локальность его взглядов.

В этом смысле интеллект всегда обречён на тупик, который сам же и создаёт – если, естественно, в его иносказательных руках оказывается достаточно большая власть для того, чтобы влиять на свой дом в целом, а не в частностях – последнее свойственно абсолютно любому животному, сколь бы маленьким оно ни было. Человек должен был оставаться охотником-собирателем, потому что именно таким его породила природа и на что-то более значимое и крупное он попросту не предназначен и, как следствие, не способен. Обладая местечковым сознанием, но при этом заняв доминирующее место в качестве наиболее успешного вида, люди попали в абсурдное положение, когда они не могут, но вынуждены что-то с этим делать, не обладая соответствующими инструментами и не имея потенциальных сил их создать.

Единственным спасением в этом развитии было бы скачкообразное увеличение интеллекта, которое бы позволило некоему существу проскочить стадию локального мировоззрения – на которой застрял человек – и сразу оказаться в планетарном его типе. Однако это противоречило бы теории эволюции. Даже и допуская прыжки подобного рода – а это очень сильное утверждение – весьма сомнительно, чтобы вид, получивший столь мощный разум, перестал быть чем-то или кем-то местным по самой своей природе. Всякое животное по определению заселяет и, самое главное, появляется, в каких-то условиях, к которым оно обязано быть адаптированным. Если же оно выходит за их пределы, то оно автоматически оказывается вынужденным изменять то, к чему оно не приспособлено, тем самым запуская крайне нежелательные побочные эффекты, предсказать которые оно не в состоянии просто в силу того, что ещё не обладает достаточной информацией, получить которую можно только через экспериментирование и опыты.

Ситуацию исправил бы одинаковый климатический, географический и любой иной ландшафт, т.е. гомогенность среды обитания по всей поверхности соответствующей планеты, однако это довольно трудно себе представить. Такая планета должна быть очень маленькой, чтобы не возникли полюса, надёжно защищённой от любой радиации и от столкновения с небесными телами, лишённой всякой внутренней, т.е. геологической активности, и это далеко не все требования. Вообразить себе подобный сценарий, конечно, можно, но он представляется исключительно умозрительным и крайне спекулятивным – впрочем, не невероятным, потому что в бесконечной Вселенной априори случаются и чрезвычайно редкие события.

Как бы то ни было, но условий появления планетарного интеллекта избыточно много, и все они требуют очень тонкой, чуть ли не рукотворной настройки, что малоправдоподобно. Мы не вправе полностью отвергать такой вариант, но всё-таки должны иметь в виду, что он реализуется, скорее, как исключение, чем как правило, в сильно ограниченном количестве случаев. Впрочем, и тогда разнообразие культур не будет создано – надо полагать, столь разумный вид предпочтёт не разделяться на отдельные фракции, но жить в мире и согласии.

Читатель, дошедший до этого места, естественно, удивлённо – или раздражённо, и это можно понять – спросит, поинтересуется или рассердится на то, почему до сих пор говорилось о чём угодно, кроме посредственности, тем более что эта глава посвящена именно ей, а не чему-то другому. На подобную реакцию есть более чем обоснованный ответ, однако пока его стоит оставить в стороне. Попытаемся вначале просуммировать то, о чём было сказано раньше.

К сожалению, у нас нет внятных и прозрачных критериев для того, чтобы провести любую – это нужно подчеркнуть – операцию сравнения или оценки. В любом случае нам придётся пойти на какие-то уступки, оправданность выбора которых и их самих тоже находится под большим вопросом. Другими словами, мы не обладаем доступом к истине, которой либо нет, либо мы не настолько разумны, чтобы до неё добраться. Однако ничего этого нам и не требуется – хотя и было бы чрезвычайно полезно и желательно.