Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Потом Соня пошла в школу. Отец не собирался запихиваться дочь в крутую школу, и отдал её в самую обычную школу в Кургане. Он боялся, что в крутой школе его дочь потеряет свободу. Она будет жить в обстановке снобизма и муштры. Георгий Зверев считал, что это непроезжего.

«В простой школе она столкнётся с настоящей жизнью, – рассуждал он. – Это должно пойти ей на пользу.».

В семь лет Соня пошла в первый класс обычной курганской школы.

Глава седьмая. Большие надежды.

Родители очень любили милую Сонечку. Её вообще все вокруг любили. Когда она пошла в школу, её стали любить только больше. Она никогда не просыпалась от звонка будильника.

Было ранеее утро. На часах где-то восемь утра. В большую, размером со среднюю хрущёвку комнату Сони заходит служанка. В комнате тепло, но при этом не душно. Работает кондиционер. Тут не владел и не сухо. Отличная температура для того, чтобы спать. На роскошной кровати из чёрного лежит под шёлковым одеялом Сонечка. Кровать огромная – два метра в ширину. Спи как хочешь. По полу разбросаны игрушки. Няня нежно будит Сонечку, ласковым словом уговаривает её встать, нежно шепчет ей на ухо. Наконец, Соня встаёт. Служанка помогает ей умыться. Соня завтракает. Личный повар готовит ей самый вкусный и полезный завтрак. Потом служанка убирает со стола и помогает Соне одеться и собраться в школу. Как здорово ехать на папином Роллс-Ройсе по утреннему городу! За окном какие-то рабочие идут на свои смены. Они одеты в грязные спецовки. На головах у них каски, в зубах – папиросы, в руках – видавший виды инструмент, название которому Сонечка не знает. Утреннее солнце красит золотым и алым цветом кирпичные трубы заводов, бетонные заборы с колючей проволокой.

Казалось, есть в этой осенней утреней краске что-то революционное. И почему-то чувствовалось, что точно так же было и в Петрограде в 1917-м. Когда кирпичные трубы заводов плыли в холодной утренней дымке, окрашивались золотом и пурпуром восходящего Солнца, – рабочие точно так же шли на свои заводы. И так же дрожали папиросы у них в зубах. И так же двигались из небритые подбородки. И так же слышался мат и громкие крики. Только в руках у них был не инструмент, а винтовки и транспаранты, и на заводы они шли не чтобы работать, а чтобы брать власть.

Но Соня пока не знала ни про Ленина, ни про революцию. Она вообще пока очень мало знала. Она была маленькая девочка. Ей только-только исполнилось семь лет.

В школе все очень любили Сонечку. Учителя внимательно следили, чтобы другие дети не обидели её. Они следили не только за этим. Классная руководительница заботилась о том, чтобы другие дети говорили Сонечке только хорошее. Она и сама говорила ей только хорошее. Учительница внимательно следила, чтобы Сонечка никогда не скучала, не грустила, не огорчалась и уж точно никогда не плакала.

На других детей учительница забивала болт. На них она могла орать матом и прямо посылать куда подальше. Если какой-то ребёнок просил помощи с заданием, учительница говорила ему: «Попробуй сам!». Если какого-то мальчика или девочку обижали, и они жаловались, учительница говорила: «Вы сами виноваты! Вы из провоцируете чем-то! Не обращайте внимания!». И даже когда одну девочку другие девочки сильно избили за гаражами, чуть не выбили ей глаз, – учительница просто сказала родителям: «То, что происходит вне школы, меня не касается.».

Другое дело – любимая красавица Сонечка. Ей не нужно было даже спрашивать или просить о чём-то. Учительница всё время смотрела только на свою ненаглядную. После того, как учительница говорила задание, она с содроганием сердца смотрела на личико Сонечки и ловила мельчайшие изменения в нём. Если она видела, что Сонечка напрягает лоб или опускает глаза, надувает щёчки или смотрит куда-то в сторону, она тотчас же бежала к ней для того, чтобы помочь ей выполнить задание. Сонечке не нужно было просить о помощи, и совсем скоро она вообще перестала просить.

Учительница получала от отца Сони двадцать тысяч рублей в месяц за хорошее отношение к его дочери. Это было очень много. От государства учительница получала лишь тринадцать тысяч в месяц. Поэтому учительница всячески угождала Соне и потакала любым её капризам.

«Запомни раз и навсегда: ты никому и ничего не должна в этой жизни!» – говорил Сонечке её отец.

И Соня знала, что это так. Она никому и ничего не должна. Это ей все были должны. Она и не сомневалась в этом. Ей не говорили, что она должна хоть в чём-то сомневаться.

Сонечка знала, что она может даже не поднимать руку и не спрашивать ни о чём учительницу. Учительница сама подойдёт к ней, заметив едва уловимые изменения в прекрасном личике. А если можно не спрашивать и не говорить, – зачем тогда спрашивать и говорить? Это нелогично, думала Соня.