Тереза Дескейру. Тереза у врача. Тереза вгостинице. Конец ночи. Дорога в никуда

Сверху, стоя на лестнице, Катрин без всякого снисхождения наблюдала за тем, как бедная девушка, смотрясь в зеркало, поправляет шляпку и пудрит прыщавые щеки. Наконец она ушла.

Дождавшись, пока за мадемуазель Парпен закрылась дверь, Катрин снова присела на ступеньку. Голоса ее мужа и женщины чередовались. Они говорили мирно, без всплесков. Так странно слышать Эли и не быть у него на виду! Она была готова поклясться, что этот человек, беседующий с поздней гостьей, — кто-то другой, человек вполне мягкий и безобидный, совсем незнакомый. Она понимала теперь, почему клиенты мужа часто повторяли ей: «Он так мил, знаете ли, так любезен, так мягок…».

На вкус Катрин, женщина говорила громковато. Может быть, алкоголь подействовал на нее возбуждающе? Этот безумноватый смех пробудил опасения настороженной супруги. Легко ступая, она спустилась вниз, скользнула в гостиную и села, не зажигая света.

Перед ней, за тюлевой занавеской, залитый дождем балкон блестел, как озеро. Огни улицы Гренель пронзали дождливую ночь. Доктор, поддерживая светскую беседу, говорил о Зизи Билодель, интересовался судьбой ее компании.

— Она уже почти совсем распалась, доктор… «Веселые компании», как я начинаю понимать, разваливаются быстро… И, если подумать, я все же успела там неплохо провести время… А от той компании, что на несколько недель втянула вас, доктор, в свой водоворот, остались только Билодель да я. Палези, ну помните, этот роскошный парень, он еще страшно пил (и весь этот алкоголь превращался в чистое веселье…) — у него поражен костный мозг, и он теперь живет в Лангедоке, у родственников. А маленький сюрреалист, совершенно дикий, тот, что все норовил напугать нас, как пугают дети, когда напяливают на голову салфетку и изображают разбойников (он хмурил брови, вечно ходил с взъерошенными волосами, строил рожу висельника и, как ни старался, все равно был с виду ангел да и только)… Мы у него спрашивали, правда ли, что его самоубийство назначено на завтра… Я-то не смеялась, потому что героин это не то, что другие наркотики, с ним всегда жди плохого конца… И вот, в прошлом месяце… Азеведо, шутки ради, набрал его номер посреди ночи, не назвался и сказал, что Дора изменяет ему с Раймоном. Это было вранье… Об этом поговаривали, но все знали, что это неправда… Азеведо услышал флегматичный вопрос: «Вы уверены, это точно?» — и сухой хлопок…

Незнакомка говорила быстро, слегка задыхаясь; Катрин не поняла, что ответил доктор, потому что ее слишком занимал его тон, такой участливый и серьезный: с ней он никогда так не общался. В темной гостиной, глядя сквозь мокрые оконные стекла на эти затопленные крыши, на эти бесконечные блики, она твердила себе, что этот человек для нее одной выставлял напоказ свой свирепый нрав… да, для нее одной.

— О, — заверяла женщина, — не стесняйтесь, можете говорить со мной об Азеведо… Теперь мне на него начхать! Нет, неправда… Никакая любовь не уходит совсем. Я бы должна его ненавидеть… но зло, которое он мне причинил, и сейчас наделяет его в моих глазах каким-то обаянием. Я теперь воспринимаю его таким, какой он есть на самом деле: тип, умеющий зарабатывать деньги на бирже, причем именно тогда, когда там все растет в цене; и он же — человек, который извлек из моей плоти такую боль. Самые заурядные создания остаются великими личностями для тех, кого они уничтожают. Это из-за этого ничтожества я опустилась так низко, увязала все глубже, дошла до последней черты…

Доктор спросил с приторной интонацией:

— А вполне ли наша миленькая маленькая мадам излечилась от любви?

В ответ незнакомка расхохоталась так, что Катрин вздрогнула: этот взрыв веселья, похожий на оглушительный треск распоротой материи, должно быть, пронизал все восемь этажей дома и долетел аж до подвала.

— Сидела бы я тут в одиннадцать вечера!.. Вы что, так до сих пор и не увидели, что я вся в огне? На что вам тогда вся ваша наука?

Он заметил с мягким юмором, что никогда не выдавал себя за колдуна.

— Я принимаю во внимание лишь то, что вы мне рассказываете… Я человек, который слушает, и не более того… Я помогаю вам распутать клубок…

— Люди раскрываются настолько, насколько хотят…

— Какое заблуждение, мадам! В этом кабинете люди обнаруживают в первую очередь то, что они стремились скрыть. Или, лучше сказать, я вылавливаю лишь то, что они хотели бы утаить и что у них все равно вырывается, а потом показываю им это и называю по имени этого маленького зверька, который копошится где-то внутри; и они больше не боятся…