Терпень-трава

Тут же несколько детских, и женский взрослый, голоса, сливаясь, кому-то с жаром, недовольно подсказали: «Теперь ты, Федот. Давай, Толян, не спи. Твои слова. Ну!» На это, как от толчка, послышался торопливый голос Толяна. Но женский его тут же остановил, поправил: «Нет-нет, не торопись здесь, пожалуйста, Толя. Ты устал – понимаешь, расстроен, раздосадован… И тебе совсем-совсем не хочется стрелять в голубицу. Но без добычи возвращаться нельзя. Поэтому, ты размышляешь сейчас – как поступить? Начинай фразу. Думай».

Толян, а это точно было он, я его уже хорошо слышал, задумчивым тоном продолжил чтение своих слов:

Вот несчастье, вот беда, дичи нету и следа…

Что-то знакомое мне в тексте слышалось… Узнаваемое. Где-то я такое уже вроде бы слышал… Угадать-вспомнить правда ещё не мог, слушал только. Толян явно вроде чесал в задумчивости затылок, в образе был. Очень похоже этому слышалось:

…Подстрелю-ка голубицу, хош какая да еда.
А вообче-то говоря, голубей ругают зря…

В этом месте громкий наставительный Гонькин голос – на весь класс – беспардонно перебивает раздумчивую – в образе – фразу Федота:

«А голубей убивать нельзя, Валентина Геннадьевна. Потому что он голубь мира. Если б ворону…».

«Да, Гонечка, правильно. И ворону тоже не надо. Пусть живёт, – мягко отвечает тот незнакомый мне женский голос, – ага, Валентина Геннадьевна, значит, она, – а голос меж тем поясняет Гоньке и остальным. – А Федот и не убивает голубицу, и ворону тоже. Нет, конечно. Слушаем дальше, ребята. Продолжай Федя. Хорошо у тебя сейчас было, так. Молодец».

Но Толян, грозно, но явно не по тексту, чеканит, как гвозди в доску вбивает: «Гонька, ещё раз собьёшь меня с роли, получишь по шее, и на стол, к царю, нашинкованный вместо голубицы попадёшь. Понял?» Класс мгновенно заполнился весёлым детским смехом, и естественно, вознёй… Именно в этот момент я и вспоминаю, это же про Федота-стрельца стихи, Леонида Филатова. Но в это время тонкий Верочкин голосок перебивает мои мысли-воспоминания, отвечает толяновому Федоту. Стрельцу тому. Нежно отвечает, ласково, как неразумному ещё младенцу:

Ты, Федот, меня не трожь, пользы в ентом ни на грош.
И кастрюлю не наполнишь, и подушку не набьёшь…

«Да, да, молодец, Верочка, – хвалит Валентина Геннадьевна, видимо режиссёр она. – Умница. Правильно чувствуешь…»

… А во мне какое мясо, так, не мясо, смех один.

Заканчивает фразу Верочка. Ага, она играет роль Голубицы, понимаю. Хороший выбор. В точку выбрана роль.

Вновь почему-то возникает незапланированная пауза… И снова все набрасываются на Федота, на Толяна в смысле… «Он опять проспал, Валентина Геннадьевна! Твои же опять слова, Толян. Ну!» «А, – вякает, извиняясь Толян. – Забываюсь. Она интересно говорит. А я заслушиваюсь. Случайно. Ага! – и уже стихами, вновь в образе:

То ли леший нынче рьян, то ли воздух нынче пьян…

И вновь перебивает всё тот же неугомонный Гонька, выскакивает: «Георгий Николаевич, а у нас давно уже, никто даже самогонку в селе не пьёт. Сухой закон потому что… Председатель установил. И не курим уже. Правда. Никто… Ребята в смысле…» За этим сольным выступлением неумолимо слышится громкая, эффектная оплеуха, потом новая возня. И тонкий Оленькин голосок: «Ты, большой! Не бей Тоньку, он хороший» И снова смех…

Мне кажется, в Тоньку чем-либо можно попасть только один раз, и то если он не ожидал или зазевался. Второй раз это сделать уже было, пожалуй, трудно или невозможно… Вот и сейчас, спасаясь от «страшных, разделочных» рук Федота-стрельца, Гонька шустро выскакивает в прихожую и дальше… Но натыкается на меня, бьётся прямо в колени. Как мячик отскакивает… Смотрит вверх, удивлённо, узнаёт, расплывается в широкой радостной улыбке. И тут же хватая меня за руку, громко, восторженно орёт:

– Ур-ра! Дядь Женя приехал! – тянет в класс. – Председатель пришёл! Идём, к нам, ну!

Навстречу тут же высыпала почти вся ребятня, какие вместились. Всем, кажется, хотелось встретить, поздороваться.

– Георгий Николаевич, Валентина Геннадьевна! – перебивая шум, через головы ребятни вытягиваясь на носках, кричит Гонька. – Наш председатель приехал, Евгений Павлович. Во! Узнаёте? – тоном волшебника спрашивает он, втягивая меня в класс. Замечу: ходить облепленным ребятнёй совсем неудобно, как на ходулях ровно, но очень приятно. Такой вот абстрактной радостной композицией мы и ввалились в класс. Применительно к школе надо бы сказать: вошли в класс. Это бы педагогично, но мы не вошли, а именно ввалились. Но это деталь.