Терпень-трава

– Я и говорю, если мы все, люди, перестанем переполнять разные города и столицы, вернёмся к своим гнёздам, да наполним их жизнью, тогда каждый пальчик, каждый суставчик, руки, ноги…

– Задница… – подсказал Пронин.

– …Да, и она тоже, – запоров не будет, – игнорируя шутку, продолжил я. – Весь организм государства вздохнёт свободнее. Здоровее будет. Пусть каждый будет хозяином на своём месте. Тогда и род семейный появится, история начнётся.

– А почему в города-то тогда люди едут? Глупые, что ли? – Со значением перебил Байрамов, и сам же ответил. – Нет. Потому что дома делать нечего.

– Как это нечего? – Удивился Звягинцев. – Ты посмотри вокруг. Разве у нас нечем заняться?

– Ну это сейчас дело появилось.

– Так и я про то же вам говорю, – с жаром наступал Митронов. – Надо нам срочно родню всю домой возвращать.

– В общем, да. Но как это сделать?

– Как-как… написать открытое письмо… К президенту, например, обратиться, мол так и так… товарищ, или как там тебя… Хватит сопли жевать, выступлениями заниматься, пора и о нас подумать. В смысле дело сделать.

Вернуть всё к истокам, к семьям своим, к делу. Мы вот уже начали. Пусть пример берут. Спасибо, Палыч, вернулся. Пусть и остальные возвращаются.

– Надо нам законы менять… – со вздохом заметил Байрамов. – Ох, надо!

– Надо, – согласился я. – Да! При сегодняшнем положении дел, скоро все батраками станем Только уже для иноземцев, и на узаконенных основаниях… За что же тогда мы, наши отцы и деды, всю жизнь боролись, ёпт её в телегу. Мы же русские! Русские! Россияне мы… или кто?

– Правильно говоришь, Палыч. Надо всё брать в свои руки. Всё возвращать к справедливости и уважению…

– К жизни достойной.

– К работе…

– Это да. Это обязательно.

– Всему плохому, не нашему, нужно давать немедленный отпор. Не спускать. Хватит на нас ездить. Мы никогда не были националистами, как я понимаю, но жизнь требует. Иначе, нам хана.

– Значит, нужно – против этих, которые приезжали, круговую оборону нам принять. Так, да, Палыч? – за всех спросил Звягинцев.

– И против них, и против всех, кто нам жить мешает. Главное, в себя поверить. Сорняк в самих себе выкорчевать. Вы ж знаете, если его упустить, он всё собой заполнит, всё заглушит… Мы должны поверить в себя, как это было, например, в начале перестройки. С себя нужно начинать.

– Ну, Палыч, ну, молодец!

– А что, всё правильно. Всё расставил по местам, всё разложил.

– Как по-книжному… С себя!.. Здорово.

– Ага, и про письмо, и про государственный организм, всё правильно, всё доходчиво.

– А это, Евгений Палыч, – Байрамов легонько толкнул меня локтём. – Скажи, те ребята, которым ты звонил, ну, по-сотовому своему, они надёжные? Они смогут нас защитить, как думаешь? Можно надеяться?

– Думаю да. Но быть готовыми к следующим каким наездам – обязательно.

– Значит, что, мужики, получается, нам на старости лет не только перестройку прожить приходится, но и армейские навыки какие вспомнить? Кто чем в армии занимался, да? – подвёл черту Митрофанов.

– Да!.. – спокойно подтвердил Звягинцев. – Придётся.

– Наверное, – без заметного энтузиазма согласился и Байрамов. Немного помолчав, стесняясь, сообщил. – А я в армии писарем был.

– Ой, как хорошо! – преувеличенно восторженно поддержал Константин Пронин, и сменил тон на суровый, пробасил. – А здесь, писарь, снаряды будешь подносить.

– Какие снаряды?! – отмахиваясь руками, испуганно просипел агроном Байрамов. – Откуда? Ты что?

– От верблюда. Не боись, Василий Фокич, если понадобятся – найдём. Страна большая. Земляки или однокашники везде найдутся… – Пронин шутливо толкнул Звягинцева. – Так я говорю, нет, Кузьмич?.

Тот, угукнув, пробурчал:

– Это само собой!

– Погодите-ка, погодите… – пряча ухмылку, Митронов поднял указательный палец вверх, призывая к молчанию. Сощурился, что-то припоминая, и вдруг, легко узнаваемым голосом экс-коммунистического вождя, неожиданно очень похоже, именно голосом того трибуна, как на заезженной пластинке, так же картавя, громко произнёс: «Всякая геволюция, това-гищи, тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться! Да зд-гавствует габоче-кгестянский п-голета-гиат! У-а, това-гищи!»

– Ур-ра!..

Окрылённые привычным патриотичным призывом, рефлекс у нас такой сохранился, мы дружно заорали, забывшись про позднее время. И тут же, рассмеявшись, конфузливо смолкли:

– Тшшь, мужики… Тихо! Люди спять. Разбудим.

В ответ, неподалёку от Байрамовской бани, в курятнике, тревожно заквохтали разбуженные куры. Здесь же где-то, в стайке, сладко причмокивая во сне, глухо завозились поросята. Ещё дальше, по селу, разноголосо затявкали собаки, дружно передавая тревожную эстафету.

– Тшшь, мужики!.. Тихо!

– Всё, закончили на сегодня дебаты, одеваемся.

– Ага! Пора. Полный этот, как его… консенсус.

– Утро вечера мудренее.

– После такой-то баньки, это уж точно.

В воздухе витал запах свежих берёзовых веников, душистого мыла, остывающего пара, горячих распаренных тел, травами и цветами, задуваемыми летним тёплым сквознячком в раскрытую дверь бани, и тонкой отдушкой разной сельской домашней живности.

Спокойствие и умиротворённость.

Село… Деревня…