Терри Гиллиам: Интервью: Беседы с Йеном Кристи

Вы любили читать в детстве?

Книги были и остаются по-настоящему важной для меня вещью. Ребенком я читал Альберта Пейсона Терхуна — я тогда думал, что он, наверное, один из самых великих британских романистов всех времен[18]. Он писал про собак колли[19]. В детстве я читал рассказы про собак и детективы из серии «Братья Харди», например «Тайну на коротких волнах»[20]. Потом была книжка «Мисти с острова Чинкотиг». Чинкотиг — крошечный остров в Чесапикском заливе, как и остров Камарга, а Мисти — дикая лошадь, каких оттуда вывозили. Вспоминая все эти книжки, да и Библию, я понимаю, что таким же было и кино, особенно в пятидесятые годы и в начале шестидесятых: истории про собак, про лошадей, приключенческие фильмы. Вероятно, я читал многое из Вальтера Скотта, читал Роберта Льюиса Стивенсона, со всеми этими приключениями, со всеми природными катаклизмами, обрушивавшимися на Шотландию. Там всегда нужно было продираться сквозь вековые общественные устои и бороться с природой.

Я помню все фильмы Диснея, но решающее значение имели мультфильмы. Посмотрите, как сработали художники в «Пиноккио»! Там представлен целый мир — и как красиво, с какой любовью, с каким тщанием[21]! В этот мир можно было уйти с головой и абсолютно в нем затеряться, столько там было деталей. Если была возможность посмотреть этот фильм второй раз, тебе открывались миллионы всяких разностей, которые с первого просмотра заметить невозможно.

Вы часто ходили в кино?

Как ни странно, у меня на этот счет не осталось никаких воспоминаний. Не помню даже, как я заходил в здание кинотеатра в Миннесоте, хотя я не мог туда не ходить. Там царила чернота, кино — это место, где царит чернота. Больше я ничего не помню. Может быть, ничего особенного там и не было? Хотя ходить в кино — само по себе занятие особенное. Я помню, как стали появляться первые телевизоры. Незадолго до того, как мы уехали из Миннесоты (это было в пятидесятых), у одного из людей с нашей улицы появился черно-белый телевизор, и мы ходили смотреть шоу Сида Цезаря[22]. Это была гениальная программа. Тексты писали авторы ранга Мела Брукса и Вуди Аллена. Помню еще, что мы смотрели Эрни Ковача[23]. Он был сюрреалистом; до этого я никогда не сталкивался с сюрреализмом всерьез, поэтому мне казалось, что ничего смешнее и быть не может. Для меня это был опыт освобождения: все, что я видел раньше, было обыденным и прозаическим, а тут все эти поразительные скачки давали понять, что вещь не обязательно должна быть тем, чем она является. Здесь для меня ключ к сюрреализму: ты совершаешь этот скачок и вдруг понимаешь, что все вокруг не то, чем оно представляется. Наверное, религиоведы должны это понимать. Отказавшись от идолов и кумиров, протестантизм на самом деле отбросил самое интересное. Поэтому я обожаю заходить в церкви где-нибудь в Риме.

Благодаря всем этим церковным делам я уже ребенком знал, кто я такой: папа — плотник, а мама, совершенно очевидно, девственница; так что стремление к мученичеству было у меня довольно сильным. Когда несколько лет назад моя жена Мэгги сказала, что никогда всерьез не задумывалась о человеческой смертности, я вдруг стал рассказывать, что с самого детства в моей жизни не было ни дня, чтобы я не думал о собственной смерти. Я всегда воспринимал себя как избранного, всегда думал, что во мне есть что-то особенное, — это с легкостью трансформируется в вещи совершенно неправильные, если не иметь должной бдительности. Но здесь меня выручал юмор. Когда я смотрю на других режиссеров — а они все абсолютно сумасшедшие люди, каждый считает себя Господом Богом, — я спрашиваю: как преодолеть это ощущение, как перестать чувствовать себя Мессией с готовыми ответами на все вопросы. Я не раз испытывал ощущение, что понимаю суть вещей, не раз было желание слегка подчистить и подправить этот мир, но каждый раз чувство юмора подсекало подобные порывы на корню. «Я сражаюсь не за себя, а за дарованный мне талант» — эта идея связана с религиозным воспитанием. Хоть я и не Мессия, но у меня есть немало того, что нужно защищать от людей, стремящихся все это уничтожить.

К какой церкви принадлежала ваша семья?