test

Тем не менее, Сандор не был уверен, что ему стоит идти по Королевскому тракту. Этот путь стал немного безопаснее, чем был во время войны, но чем ближе к Королевской Гавани, тем труднее будет скрыть свое имя. Кругом царит беспорядок из-за смерти сира Кивана и великого мейстера Пицеля, а Мейс Тирелл – не тот правитель, который способен вызвать доверие, – хватается за любую соломинку, чтобы сохранить мир, и пока ему это удается. Но если разнесется весть о том, что печально известный Пес, трус, сбежавший с битвы при Черноводной, мясник из Речных земель, вернулся, чтобы вновь убить Гору и тем самым приговорить королеву к смерти, одним богам известно, какой ад может разверзнуться.

Сандор ухмыльнулся, скривив обгорелую сторону лица. Я бы прошел сквозь настоящий ад, лишь бы схватиться с Грегором. Ни одной минуты за свою жизнь он не мог прожить, не думая о нем.

Родовое гнездо Клиганов находилось в землях Простора, к юго-востоку от Ланниспорта, в сорока или пятидесяти милях от Бобрового Утеса. Хоть замок и нельзя было назвать большим, тем не менее это был красивый каменный дом, вполне подходящий для рыцаря-землевладельца. Лесистые холмы были полны дичи, а река – рыбы. Фермы, рощи, огороды и фруктовые сады перемежались среди золотых полей. Сандору приходилось возвращаться мыслями далеко назад, к тем временам, когда он еще не умел говорить и даже сознавать себя, чтобы думать об этом месте не вспоминая, каким страшным и жестоким стало оно с появлением Грегора. Все его воспоминания были о том, как брат выслеживал его среди деревьев, швырял в реку, запирал на чердаке, пока он не начинал плакать от голода и умолять отпустить его, прося прощения за то, чего не совершал. Говорили, что это безобидные шалости, ведь мальчик растет. Ему все прощалось, даже ожоги на моем лице. Отец сказал всем, что моя постель загорелась, и я повторял эту ложь, словно ученый скворец. Никто не видел или не хотел видеть, каков Грегор на самом деле. Никто, кроме меня и Алиенор.

Сандору несколько раз являлся призрак сестры, пока он метался в лихорадке на Трезубце и уже позже, в монастыре. Каждый раз она выглядела так же, как в день смерти: тринадцатилетняя девочка с двумя толстыми косами, в ее любимом мятно-зеленом платье, запачканном кровью. Когда ее нашли в овраге, отец сказал, что это сделали разбойники, что она забрела слишком далеко. Что это разбойники так исхлестали ее кнутом, что у нее на спине не осталось кожи, это они изнасиловали ее так жестоко, что ее щель и зад были разорваны, это они сломали ей шею и швырнули тело на камни, чтобы имитировать несчастный случай. Мне было десять лет, и я знал, что это ложь. А люди втрое старше меня не задали ни единого вопроса. Она умерла за то, что защищала меня, за то, что помогала мне, за то, что заступалась за меня. За то, что любила меня. Как часто Сандор ни повторял себе, что он должен оставить это на суд Отца небесного, он так и не смог простить своего отца за это.

Как ни странно, сир Теодор Клиган не был жестоким человеком. Он был сильным и высоким – восемнадцать стоунов мышц, на пять пальцев выше шести футов – и передал свою стать обоим сыновьям. Но в этом могучем теле обитала мирная, лишенная воображения душа. Он боялся перемен и всячески старался не выносить сор из избы. Клиганы лишь недавно стали знаменосцами Бобрового Утеса, и сир Теодор вечно волновался, что подумают о них старинные дома Запада, утопающие в золоте Ланниспорта и серебре и драгоценных камнях из Серебряного холма. Его отец, беззаветно рискуя жизнью, спас лорда Титоса Ланнистера от льва; сир Теодор воображал для своих сыновей такую же неподкупную и честную жизнь, и воображал так воодушевленно, что больше ничего и не видел. Он надеялся, что Алиенор выйдет замуж за кого-нибудь из Марбрандов, Свифтов или Стакспиров. Вместо этого он получил чудовище, пса и труп.

А потом умерла леди-мать Сандора. Аликс Клиган, в девичестве Кракехолл, тоже была высокой, крепкой и широкоплечей снаружи, но хрупкой и чувствительной внутри. Она как-то пыталась ограничить Грегора, из-за этого он мучил ее беспрерывно. Она умерла через год после несчастья с Сандором – самому Сандору тогда было шесть лет – и отец объявил всем, что его жена покончила с собой. Сандор почти не помнил мать, была ли она добра к нему, скучал ли он по ней. Иногда, когда он находился в пограничном состоянии между сном и явью, между здоровьем и болезнью, между жизнью и смертью, ему являлся призрак, который мог быть матерью. Он не был в этом уверен, потому что у призрака не было лица. Только смешанное чувство радости и печали, и бледная прозрачная рука, держащая его за руку во тьме.