В тот день, когда вы делаете компанию публичной, только часть акций покупается частными лицами в терминах Уолл-стрит. Большая часть того, что продается в первый день, является институциональным: крупные фонды управляются опытными инвесторами, которые смотрят в будущее.
Подумайте о пенсионных фондах, университетских фондах, взаимных фондах[108], – не говоря уже о «сверхсостоятельных людях», людях с таким количеством денег, что они нанимают целые офисы специалистов по инвестициям, чтобы управлять ими.
Поскольку Merrill Lynch, ведущий банк консорциума, который должен был сделать нас публичными, обязался продать акции на сумму более 70 миллионов долларов в день открытия, он не собирался ничего оставлять на волю случая. Таким образом, за две недели, предшествовавшие IPO, банк организовал тщательно спланированные выездные презентации, которые затрагивали бы все основные финансовые рынки. Подобно бродвейской постановке «Мисс Сайгон», открывшейся в Нью-Хейвене, прежде чем попасть в «Большое Яблоко»[109], роуд-шоу начиналось далеко от Уолл-стрит и заканчивалось в Нью-Йорке. Начиная с Сан-Франциско, где находились дружественные инвесторы, зафрахтованный самолет делал остановки в Лос-Анджелесе, Денвере, Далласе, Чикаго и Бостоне, прежде чем, наконец, приземлиться на два дня в Нью-Йорке. На каждой остановке Барри и Рида перебрасывали из офиса в офис, из конференц-зала в конференц-зал, со встречи за завтраком на презентацию к обеду, где они повторяли все причины, по которым Netflix был удачным капиталовложением.
Им потребовалось некоторое время, чтобы отточить свою подачу, – понять, что работает, что сбивает с толку, а что они должны пропустить. В какой-то момент, в середине тура, после тяжелой ночи с плачущим ребенком, я пришел в офис в пять утра и обнаружил, что Джоэл и Суреш уже сидят за своими столами. «Вы рано сегодня», – сказал я, чувствуя себя таким же слабым и дезориентированным, какими выглядели эти двое.
«Вообще-то мы были здесь всю ночь, – ответил Джоэл, пояснив что Рид и Барри получили много вопросов по поводу оттока подписчиков. – Мы смотрели на то, как ведут себя разные сегменты. Но каждый раз, когда мы посылаем Риду данные, он возвращается с другим вопросом».
«Неужели этот человек никогда не спит?» – спросил Суреш, протирая глаза. Ответ на этот вопрос был таков: едва ли. Но даже Рид устает. К тому времени, как он и Барри попали в Нью-Йорк, они уже выглядели на презентациях как лунатики. К счастью, коллеги отточили презентации до совершенства. К концу поездки, как позже рассказал мне Барри, они заканчивали фразы друг друга, предвосхищая вопросы инвесторов еще до того, как слова слетали с их губ.
Как только Барри и Рид закончили «тур», эстафета была передана Merrill и их команде продавцов, которые последовали по их стопам, собирая все, что Барри и Рид создали, а затем занесли в электронный реестр – «портфель». То, что лежало в портфеле, конечно, не было написано несмываемыми чернилами. Все предварительные заказы – извините, «выражения заинтересованности» – были сделаны только с приблизительным представлением о цене. Некоторые клиенты хотели Netflix независимо от того, сколько он будет стоить, в то время как другие имели более четкое представление о желаемой цене. Последние могли установить строгие верхние пределы. Ниже этой цены они были в деле. Выше – выходили из него.
Задача банка, в утро нашего IPO, было определить идеальные значения. Установите слишком высокую цену, и заинтересованные покупатели уйдут, – а мы пропустим нашу цель в 70 миллионов долларов. Установите ее слишком низко, и Netflix упустит миллионы.
Еще один осложняющий фактор. Банк не возражал против слишком низкой цены. Одной из причин, по которой они так упорно боролись за сделку с нами, – помимо большой комиссии, – была возможность дать своим лучшим клиентам возможность покупать низко на открытии и продавать высоко на закрытии.
Банкиры называют этот день «отскоком».
Отскок – это необязательно плохо. Быстрый скачок цены может показать общественности, что компания «горячая» и имеет «импульс». Но если кто-то собирался заработать кучу денег в первый же день, мы хотели, чтобы это были мы, а не клиенты Merrill Lynch. Мы хотели здорового прыжка, – но не хотели чувствовать себя так, как будто нас запускают с трамплина.