The Corporation and the Twentieth Century

Также осенью 1919 года более 1100 бостонских полицейских вышли на работу. Хотя случаев грабежа и разбоя было сравнительно немного, жители Бостона рукоплескали губернатору штата Келвину Кулиджу, когда он решительно поддержал идею увольнения полицейских и привлечения милиции штата для поддержания порядка. 17 В отличие от Оле Хэнсона, Кулидж, как правило, воздерживался от подстрекательства бастующих. "Нет права на забастовку против общественной безопасности ни у кого, нигде и ни в какое время", - написал он Сэмюэлю Гомперсу, и это было почти все, что он сказал. Но страх перед анархизмом и большевизмом, а также риторика против красной угрозы были характерны для всех забастовок 1919 года. Бостонская пресса в самых громких выражениях клеймила бастующих полицейских как большевиков. Много говорилось о том, что лидер бастующих сталеваров был синдикалистом и бывшим членом IWW, написавшим ряд радикальных трактатов, и что, призывая к национализации своих отраслей, и железнодорожники, и шахтеры одобряли социализм.

26 сентября, находясь в общенациональном турне по продаже Лиги Наций американскому народу, Вудро Вильсон перенес серию изнурительных инсультов. В образовавшемся вакууме власти генеральный прокурор Палмер рассматривал народную истерию как билет в Белый дом. 18 У него были и личные причины для тревоги: 2 июня в его собственном доме в Вашингтоне взорвалась бомба. Уже к 1 августа Палмер создал новый отдел общей разведки в Бюро расследований Министерства юстиции, назначив его главой молодого человека по имени Дж. Эдгар Гувер. Гувер начал составлять досье на подозреваемых радикалов, 95 процентов которых, по его мнению, были иностранцами. С ноября 1919 года по январь 1920 года люди Палмера систематически проводили рейды по офисам и даже по домам тех, кого они подозревали в связях с радикалами. Тысячи людей попали в тюрьму. 21 декабря они погрузили 249 нежелательных иностранцев, среди которых была анархистка Эмма Голдман, на борт корабля, прозванного "Советским ковчегом", и, руководствуясь Законом об иностранцах, депортировали их в Россию через Финляндию.

Во время войны учетная ставка ФРС была на уровне 3 процентов, но к весне 1918 года она поднялась до 4 процентов. Это все еще было намного ниже рыночной ставки. 19 Многие в Совете ФРС прекрасно понимали, что денежное создание, которое подразумевала эта политика, подпитывало инфляцию, которая начала расти в начале 1919 года. Уже в апреле несколько резервных банков настаивали на повышении ставок. 20 Но Картер Гласс, который, сменив МакАду на посту министра финансов, занимал место в Совете по должности, был непреклонен в том, чтобы ФРС продолжала субсидировать казначейские займы. Гласс настаивал на том, чтобы ФРС использовала только моральное убеждение для сокращения заимствований и чтобы она занималась только "качественным" контролем, то есть не поощряла заимствования для "спекуляций" в пользу заимствований под "реальные векселя". У. П. Г. Хардинг, который в настоящее время возглавлял Совет директоров, осознавал, что закон Овермана все еще в силе, и опасался, что при достаточной провокации администрация может полностью передать функции ФРС Министерству финансов. 21.

К лету стало ясно, что моральные уговоры не действуют. В июне истек срок действия эмбарго администрации Вильсона на экспорт золота, и золотые запасы Нью-Йорка сокращались, опасно приближаясь к установленному соотношению в 40 %. Недовольный тем, что он считал "кабалой государственных займов", Бенджамин Стронг из ФРС Нью-Йорка настаивал на повышении ставок. 22 Однако Совет директоров снова колебался и уступил Казначейству. Тогда Нью-Йоркская ФРС Стронга вместе с Бостонской ФРС взбунтовалась и в одностороннем порядке повысила учетные ставки. Казначейство обратилось за решением в Министерство юстиции: Законно ли это? Нет, ответил Минюст: региональные резервные банки должны подчиняться решениям Совета директоров. Но давление на золотые резервы не прекращалось, и к концу 1919 года Министерство финансов было вынуждено пойти на уступки. Совет быстро направил сообщение банкам-членам, которые немедленно подняли ставки до 4,5 %, но это мало помогло остановить отток золота. К весне 1920 года Казначейство было вынуждено совершить полный поворот, согласившись на ошеломляющее повышение учетной ставки с 4,5 до 6 процентов в большинстве банков. Ставки по коммерческим бумагам выросли более чем на 8 процентов. 23