The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Я получаю свои костюмы обратно в сложенном виде. Я вижу, что ткань вся в пучках. Я в ужасе разворачиваю верхний пиджак. Просто взглянув на них, я понимаю, что теперь они лучше всего подходят для мальчика в возрасте чуть меньше десяти лет. Нет никакой разумной причины примерять ее, но именно так и поступают в этой ситуации. Мне приходится выгибать спину в своеобразной позе йога, чтобы надеть его на плечи. Рукава доходят до локтей.

Судя по всему, случилось так, что промоутер забрал костюмы и отдал их в отель, сказав, что они должны быть очень осторожны с ними. Отель отдал их уборщице, которая бросила их в стиральную машину в подвале, а затем высушила в холле. Я видел эту уборщицу и ее сердитое лицо по всему отелю. Думаю, когда она бросила в стиральную машину мои костюмы за три тысячи долларов, она впервые за много лет улыбнулась.

Отель принадлежит государству, и четыре югославских чиновника приезжают в отель, чтобы осмотреть костюмы. Теперь это международный инцидент. Они держат костюмы в руках и смотрят на них. Они спрашивают, могу ли я надеть один из них. Я в одних трусах пытаюсь надеть костюм, и они наконец понимают, что со всеми костюмами, кроме одного, это невозможно.

Они проводят совещания, как это делают правительственные чиновники.

Решено, что меня отвезут в Италию, где я смогу купить три костюма. В этот вечер у меня концерт, поэтому я должен уехать немедленно. Присылают водителя, который отвозит меня в Триест. Водитель очень умен и хорошо образован. По дороге он цитирует мне Пабло Неруду. Он инженер, но потерял работу, потому что какой-то враг правительства вытеснил его. Я не до конца понимаю эту историю. Иногда страшно, когда приезжаешь в такое место и встречаешь действительно солидного, яркого человека, а его работа - возить американского саксофониста в Италию и обратно, чтобы купить модный костюм. Приходится вспомнить, что, несмотря на то что они только что уменьшили всю вашу одежду, вы были практически защищены на протяжении всей этой жизни.

Итальянские мужчины в Триесте, должно быть, совсем маленькие, потому что ничего даже близко не подходит, и я возвращаюсь с пустыми руками.

Когда я вернусь, будет решено, что правительство оплатит мои костюмы, но нужно будет оформить много документов и выдать мне ваучер, а затем отправить деньги по почте в Штаты.

Чек не пришел, а вскоре после этого началась война. Я не думал, что такая мелочь, как война, должна отменять их долг, но я уже не знал, кому писать.

Мы играем в Любляне. Я надеваю единственный костюм, который еще могу надеть, штанины на три дюйма выше верха ботинок. Никто, кажется, не замечает.

После этого мне нужно ехать в Вену на пресс-конференцию, на которой настаивает Томас Стёвсанд, занимающийся продвижением тура. На данный момент Стёвсанд - практически самый крупный независимый джазовый промоутер в Европе. Он всегда получает самые высокооплачиваемые концерты. Он известен тем, что волей-неволей отправляет группы по всему континенту: Берлин во вторник, Прага в среду, Лондон в четверг. Он берет самую высокую цену, не задумываясь о том, что это на самом деле люди, и им приходится по шестнадцать часов добираться на автобусе или поезде между всеми концертами. Люди, которые зарабатывают на жизнь гастролями, поражают тем, что если бы они перевозили помидоры или рыбу, им пришлось бы более тщательно подходить к организации поездок, потому что продукт мог бы испортиться.

Я особенно не люблю Стёвсанда, потому что за несколько лет до этого мы прилетели в Вену бог знает откуда, дали концерт и должны были сесть на поезд в тот же вечер, чтобы следующим днем приехать на джазовый фестиваль в Северном море и выступить. Я увидел Стёвсанда после концерта, он подошел ко мне и сказал, умоляя о сочувствии, что он очень устал, потому что приехал из Нью-Йорка тем утром.

Типа, бедный я. У меня реактивный стресс. Этот парень заставлял музыкантов запрыгивать в фургон после концерта, ехать тринадцать часов через всю Европу, потом прибывать куда-то, делать саундчек, играть отличный концерт, а потом повторять это день за днем, и он собирался жаловаться на то, что у него джетлаг от перелета через Атлантику?

Поэтому я не очень люблю Стёвсанд. Мои костюмы стали мне малы. В группе нет любви, и я не хочу ехать в Вену на пресс-конференцию. И я неважно себя чувствую. Я просто постоянно чувствую себя дерьмово.

Мне больше нравятся пресс-конференции, чем десять интервью в одном городе. Очевидно, что это быстрее, но также кажется, что другие журналисты там - в некотором роде твои свидетели. Так что когда они пишут что-то, чего ты не говорил, по крайней мере, остальные журналисты в этом городе знают, что ты этого не говорил, и, возможно, поддержат тебя. Кроме того, если кто-то задаст действительно глупый вопрос, вы сможете высмеять его, чего нельзя сделать один на один.