The Man of Property — Собственник

It is in the nature of a Forsyte to be ignorant that he is a Forsyte; but young Jolyon was well aware of being one.	Форсайту, не свойственно сознавать себя Форсайтом; во про молодого Джолиона этого нельзя было сказать.
He had not known it till after the decisive step which had made him an outcast; since then the knowledge had been with him continually. He felt it throughout his alliance, throughout all his dealings with his second wife, who was emphatically not a Forsyte.	Он не видел в себе ничего форсайтского до того решительного шага, который сделал его отщепенцем, а с тех пор не переставал чувствовать себя Форсайтом, и это сознание не оставляло его в семейной жизни и в отношениях со второй женой, в которой совсем уж не было ничего форсайтского.
He knew that if he had not possessed in great measure the eye for what he wanted, the tenacity to hold on to it, the sense of the folly of wasting that for which he had given so big a price-in other words, the 'sense of property' he could never have retained her (perhaps never would have desired to retain her) with him through all the financial troubles, slights, and misconstructions of those fifteen years; never have induced her to marry him on the death of his first wife; never have lived it all through, and come up, as it were, thin, but smiling.	Молодой Джолион знал, что, не будь у него умения добиваться своей цели, не будь упорства, ясного сознания, что нелепо терять то, за что заплачено такой большой ценой, — другими словами, не будь у него «чувства собственности», он не мог бы удержать эту женщину подле себя (может быть, и не захотел бы удерживать) в течение пятнадцати лет, заполненных нуждой, обидами и недомолвками; не мог бы убедить ее выйти за него замуж после смерти первой жены; не мог бы одолеть эту жизнь и выйти из нее таким, каким он вышел — несколько полинявшим, но усмехающимся.
He was one of those men who, seated cross-legged like miniature Chinese idols in the cages of their own hearts, are ever smiling at themselves a doubting smile.	Молодой Джолион принадлежал к тому сорту людей, которые, словно маленькие китайские божки, сидят, поджав ноги, в собственном своем сердце и улыбаются сами себе недоверчивой улыбкой.
Not that this smile, so intimate and eternal, interfered with his actions, which, like his chin and his temperament, were quite a peculiar blend of softness and determination.	Но улыбка эта — сокровенная, извечная улыбка — никак не отражалась на его поведении, в котором, как и в подбородке и темпераменте молодого Джолиона, своеобразно сочетались мягкость и решительность.
He was conscious, too, of being a Forsyte in his work, that painting of water-colours to which he devoted so much energy, always with an eye on himself, as though he could not take so unpractical a pursuit quite seriously, and always with a certain queer uneasiness that he did not make more money at it.	Он чувствовал в себе Форсайта и за работой — за своими акварелями, которым отдал столько сил, не переставая в то же время посматривать на себя со стороны, словно его брало сомнение, можно ли с полной серьезностью предаваться такому непрактичному занятию, и всегда ощущая какую-то странную неловкость, что картины приносят так мало денег.
It was, then, this consciousness of what it meant to be a Forsyte, that made him receive the following letter from old Jolyon, with a mixture of sympathy and disgust:	И вот это ясное представление о том, что значит быть Форсайтом, заставило его прочесть нижеследующее письмо старого Джолиона со смешанным чувством сострадания и брезгливости.
' SHELDRAKE HOUSE, 'BROADSTAIRS,	"Шелдренк-Хаус, Бродстэрз.
' July 1. 'MY DEAR JO,'	1 июля. Дорогой Джо!
(The Dad's handwriting had altered very little in the thirty odd years that he remembered it.)	(Почерк отца почти не изменился за тридцать лет.)
'We have been here now a fortnight, and have had good weather on the whole.	Мы живем здесь вот уже две недели, погода в общем хорошая.
The air is bracing, but my liver is out of order, and I shall be glad enough to get back to town.	Морской воздух действует неплохо, но печень моя пошаливает, и я с удовольствием вернусь в Лондон.
I cannot say much for June, her health and spirits are very indifferent, and I don't see what is to come of it.	О Джун ничего хорошего сказать не могу, здоровье и состояние духа у нее скверное, и я не знаю, чем все это кончится.
She says nothing, but it is clear that she is harping on this engagement, which is an engagement and no engagement, and-goodness knows what.	Она продолжает отмалчиваться, но по всему видно, что в голове у нее сидит эта помолвка, впрочем, можно ли считать их помолвленными или уже нельзя — кто их разберет.
I have grave doubts whether she ought to be allowed to return to London in the present state of affairs, but she is so self-willed that she might take it into her head to come up at any moment.	Не знаю, следует ли пускать ее в Лондон при теперешнем положении дел, но она" такая своевольная, что в любую минуту может собраться и уехать.
The fact is someone ought to speak to Bosinney and ascertain what he means.	Я полагаю, что кто-то должен поговорить с Босини и выяснить его намерения.
I'm afraid of this myself, for I should certainly rap him over the knuckles, but I thought that you, knowing him at the Club, might put in a word, and get to ascertain what the fellow is about.	Мне очень бы не хотелось брать это на себя, потому что разговор наш непременно кончится тем, что я его поколочу. Ты знаком с Босини по клубу и, по-моему, можешь поговорить с ним и выведать, что он, собственно, намерен делать.
You will of course in no way commit June.	Ты, конечно, не станешь компрометировать Джун.
I shall be glad to hear from you in the course of a few days whether you have succeeded in gaining any information.	Буду очень рад, если ты в ближайшие дни известишь меня, удалось ли тебе что-нибудь узнать.
The situation is very distressing to me, I worry about it at night.	Все это меня очень беспокоит, и я не сплю по ночам.
With my love to Jolly and Holly.	Поцелуй Джолли и Холли.