The Philosophy of Horror

Кинг, возможно, имеет в виду то, что в менее разговорной форме разработали современные теоретики, а именно то, что повествование ужасов, как представляется, происходит путем введения чего-то ненормального - монстра - в нормальный мир с явной целью его изгнания. Иными словами, история ужасов - это всегда соревнование между нормальным и ненормальным, в результате которого нормальное восстанавливается и, следовательно, утверждается. История ужасов может быть концептуализирована как символическая защита стандартов нормальности в культуре; жанр использует ненормальное только для того, чтобы показать его побежденным силами нормального. Ненормальному отводится центральное место исключительно в качестве фольги для культурного порядка, который в конечном счете будет оправдан в конце художественного произведения.

В своем собственном описании ужаса я призывал понимать монстров как нарушение устоявшихся культурных категорий. В этом свете противостояние и победа над монстром в рассказах об ужасах может быть систематически прочитана как восстановление и защита устоявшегося мировоззрения, заложенного в существующих культурных схемах. Более того, мировоззрение, о котором здесь идет речь, не только эпистемично, но и связано или наделено ценностью. То, что находится за пределами когнитивной карты культуры, не просто немыслимо, но и противоестественно как в ценностном, так и в онтологическом смысле.

То есть аномальные существа, о которых я говорил, не только онтологически трансгрессивны. Чаще всего они также совершают морально трансгрессивные поступки. В рамках жанра существует соответствие между тем, что они являются неизвестными, и тем, что они совершают запретное: сосут кровь, похищают младенцев для черных месс, похищают девиц, разрушают небоскребы и так далее. На самом деле, это соответствие часто оказывается даже более тесным, чем просто постоянная связь, потому что, не имея специальной научной или философской подготовки, люди склонны наделять категориальные структуры своего общества оценочной актуальностью. То, что лежит за пределами их классификационной системы, является табу, ненормальным или, в более общем смысле, плохим. Таким образом, когда чудовищные нарушения повседневности сталкиваются и разрушаются в фантастике ужасов, можно считать, что одновременно подтверждается правильность морально заряженного, укорененного в культуре классификационного порядка.

С этой точки зрения, глубинная структура хоррор-фантастики представляет собой трехчастное движение: 1) от нормальности (положение дел, при котором наша онтологически-ценностная схема остается нетронутой); 2) к ее нарушению (появляется монстр, сотрясающий самые основы когнитивной карты культуры, что само по себе может восприниматься как аморальное/нормальное, и, что вполне предсказуемо, монстр также делает запретные вещи, например, ест людей); 3) к финальному противостоянию и поражению аномального, разрушительного существа (тем самым восстанавливается схема вещей культуры путем устранения аномалии и наказания за нарушение морального порядка). В рамках этой ассоциативной констелляции порядок восстанавливается не только в том смысле, что больше нет резни, но и, как утверждается, вновь функционирует устоявшийся культурный порядок, царивший до внесенных в фикцию пертурбаций.

Чтобы прочувствовать этот тип изложения, возможно, будет полезно провести краткую аналогию между ним и некогда популярными антропологическими описаниями "ритуалов бунта", то есть ритуалов, таких как древние сатурналии или современный карнавал, которые обеспечивают, так сказать, ограниченное "пространство", в котором обычные приличия, мораль и табу могут быть ослаблены, а концептуальные схематизации, например, отношений между видами, могут быть перевернуты с ног на голову, задом наперед и наизнанку. Такие ритуалы, разумеется, обычно заканчиваются восстановлением социального порядка; иногда их интерпретируют как социальный предохранительный клапан для снятия напряжения, возникающего в культурной организации опыта. Хотя такие ритуалы очевидно, что они содержат некоторую критику социального порядка, но они содержат этот протест таким образом, что сохраняют и укрепляют его.