The Philosophy of Horror

Применительно к жанру ужасов аналогичная интерпретация может выглядеть следующим образом: с появлением монстра в фантастике ужасов открывается культурное пространство, в котором ценности и концепции культуры могут быть инвертированы, перевернуты и вывернуты наизнанку. Предполагается, что для зрителей это является катарсическим; это дает возможность сформироваться мыслям и желаниям, выходящим за рамки представлений культуры о приемлемости. Но условием, позволяющим нарушить норму, является то, что, когда все сказано и сделано и повествование завершено, норма восстановлена - онтологически оскорбительное чудовище устранено, а его ужасные деяния наказаны. Таким образом, норма становится сильнее, чем прежде; она, так сказать, прошла испытание; ее превосходство над ненормальным подтверждено; а предположительно заблудшие, возможно, задумчивые, мысли и желания - с точки зрения доминирующей культурной точки зрения - были, образно говоря, вырезаны. В этом свете современные фильмы ужасов можно рассматривать как ритуалы инверсии для массового общества. И функция таких ритуалов - в том виде, в каком они буквально воплощаются в сюжетной структуре - состоит в том, чтобы восхвалять доминирующую культурную точку зрения и ее представление о норме. Нормы, о которых здесь идет речь, считаются политическими, а их валоризация - идеологически заряженной. Таким образом, постоянная репетиция сценария, лежащего в основе вымысла ужасов, неизбежно укрепляет статус-кво.

Если эта теория окажется успешной, она может дать нам основания считать, что жанр ужасов неизбежно служит идеологии, что, в свою очередь, может дать объяснение тому, почему ужасы всегда с нами. Однако мне не кажется, что эта теория убедительна. Во-первых, она не предлагает всеобъемлющего взгляда на жанр ужасов; она действительно применима к нарративному ужасу, который, хотя, как я уже подчеркивал, является наиболее центральным проявлением жанра, все же не является им целиком. Ужас в изобразительном искусстве может быть не нарративным и, следовательно, не участвовать в инстанцировании нормального/абнормального/ненормального сценария. Этому взгляду на ужас нечего сказать о таких случаях.

Таким образом, остается недоказанным, что не-нарративный ужас - и, следовательно, ужас в целом - обслуживает идеологию благодаря той глубинной структурной особенности, на которую обращает внимание теория.

Во-вторых, это стандартная вариация жанра ужасов: иногда ужасное существо не изгоняется или не уничтожается в конце истории. Иногда дом овладевает своей жертвой (роман Мараско "Сожженные жертвы"), иногда рождается Сатана (роман Левина "Ребенок Розмари"), иногда захватчики из космоса захватывают власть (ремейк фильма Филипа Кауфмана "Вторжение похитителей тел") или, по крайней мере, остаются непобежденными (фильм Тоба Хупера "Жизненная сила"). Более того, в конце фантастического фильма ужасов зритель может остаться в раздумьях, было ли чудовищное разрушение (ремейк "Нечто" Джона Карпентера; первый фильм из серии "Кошмар на улице Вязов" Уэса Крейвена). И отрубленная рука все еще на свободе в конце рассказа Гэри Брендера "Рука Джулиана", и нежить в кинговской "ЗооСематрии", и одержимый медиевист в книге Дэниела Роудса "После Люцифера".

Так происходит не только в современной фантастике ужасов. В конце "Древнего колдовства" Блэквуда город людей-кошек все еще стоит; в конце "Мании мистера Мелдрума" Джона Меткалфа мистер Мелдрум превращается в Тота; в одноименном рассказе Оливера Лука манящая Справедливая овладевает Олероном; в "Чудовище с пятью пальцами" Харви неизвестно, была ли уничтожена рука; у Лавкрафта существа из древних инопланетных рас обычно выживают после обнаружения; и так далее, и тому подобное.

Таким образом, если рассматривать сюжетную структуру "нормальный/абнормальный/нормальный" как аллегорию восстановления статус-кво, то что мы скажем о стандартных отклонениях от этой триады, которые переходят от нормального к ненормальному и оставляют все как есть? Являются ли эти довольно привычные сюжетные гамбиты антиустановочными? Оспаривают ли они статус-кво? Можно усомниться в таком выводе, но как рассматриваемая теория сможет его избежать? Более того, как в этих случаях будет работать катарсис (возможно, сомнительное понятие)? Ведь если восстановление нормального является ключевым элементом для закрытия предохранительного клапана, то что повернет винт обратно, когда ненормальное не будет изгнано?

В ответ на эти противопоставления можно попытаться перестроить теорию, заявив, что она призвана характеризовать только те случаи ужаса, где действует нормальная/абнормальная/ненормальная модель повествования. Это не будет всеобъемлющей теорией ужаса; но, тем не менее, она охватит большую территорию. Однако я сомневаюсь, что даже такая уменьшенная теория сохранения ужаса будет успешной.