The Price (ЛП)

Скотт хватает его за руку, когда он разворачивается, чтобы избежать этого разговора. Он определенно не готов это обсуждать, но у него совершенно нет выбора, так как Скотт удерживает его на месте, как обиженный шестилетка. Демонстративно, но безрезультатно дернув руку, он закатывает глаза и бросает на своего друга холодный взгляд.

— Слушай, мы можем просто… не делать этого?

— Я не знаю. А ты можешь?

Стайлз морщится.

— Чувак, это переходит все возможные границы даже лучших друзей. Моя сексуальная жизнь далеко не твое дело, окей? Он знает, что это такое. Он сам это начал. Он взрослый человек, и я, кстати, тоже, так что просто перестань играть в Альфу и позволь нам самим решать, хорошо?

Скотт стискивает зубы, но отпускает руку Стайлза, полагаясь на то, что он останется и выслушает (что, черт побери, Стайлз и делает).

— Я не играю в Альфу, — говорит Скотт тихо, но твердо. — Я и есть твой Альфа. И — что ещё важнее — Дерека. И ты убиваешь его, чувак.

***

Позже они лежат в постели. Это пятый раз, как они это делают, но и самый первый их «Стайлз слишком пьян, чтобы пойти домой и увидеться с отцом, но слишком трезв, чтобы свалиться где-нибудь в беспамятстве, так что давай потрахаемся, Дерек» раз вместе, и Стайлз быстро понимает, что он всё ещё пьян даже после секса, и что Дереку действительно пора перекрасить в лофте потолки.

— Это самая странная вещь, — говорит он тихо и задумчиво. — Я имею в виду… в тебе ничего не изменилось. Ты по-прежнему несправедливо горяч, и у тебя остался этот сухой сарказм, что мне нравится, мой «номер один» в одержимости человеком. И ты до смешного верный, а ещё молчаливый и задумчивый в этом своем невероятном, мрачном «приди и разгадай все мои тайны» смысле. И каждая из этих вещей меня заводит, типа «Вау». Понимаешь? Но сейчас это просто… — он поднимает над ними руку и широко растопыривает пальцы. — Пуф. Как будто то же самое уравнение вдруг дает другой ответ. Ты ничего не значишь для меня.

Он смотрит на Дерека и видит, как искажается его лицо. И он чувствует вспышку смущения, потому что… да, конечно, он морщится. Это было самой дерьмовой вещью, которую только можно было ему сказать.

— Прости, мой мозг отключил речевой фильтр, и в последнее время я не могу толком…

На этот раз ему удается заткнуться. Он хочет сказать, насколько странно то, что почти невозможно думать о чувствах Дерека. Они не определяются в его мозгу так же, как раньше, так же, как у всех остальных. Мысли и мнения Дерека в последнее время оказывают на него так мало влияния, и трудно помнить о том, что для него всё наоборот.

Но Дерек сглатывает и медленно приподнимается, уставившись в дальнюю стену, и Стайлз может увидеть искренность на его лице.

— Нет, ты должен… Стайлз, продолжай говорить такие вещи. Это опускает меня с небес на землю.

Стайлз хмуро на него смотрит, но кивает. Это не дает Дереку впасть в иллюзию, начать думать, что это нечто большее, чем кажется. Что это то, чем быть не может.

— Я не люблю тебя, — говорит серьезно Стайлз, и губы Дерека дергаются.

— Спасибо.

***

Нахуй глупых подростков и их глупые, лживые оправдания типа «ну, мы никогда не говорили, что были единственными друг у друга, Стайлз». Тайлер хотел быть «не единственным»? Стайлз мог бы показать ему, что такое — быть не единственным.

— Я не люблю тебя, — гневно выплевывает Стайлз, влетая в лофт, с усилием задвигает дверь и толкает Дерека спиной к заново отполированному кухонному столу.

Из руки Дерека выскальзывает ложка или лопаточка и со стуком падает на пол, когда он с силой впивается пальцами в волосы Стайлза, выгибая их тела навстречу друг другу.

Прошло три недели с их последней встречи, с тех пор, как Стайлз начал встречаться с Тайлером и ему официально стал не нужен больше приятель-для-секса. Всего три недели, но Дерек прижимает и целует его так, будто тот был на войне или ещё что-то вроде того, и, Боже, это просто охуенно — чувствовать себя желанным.

До тех пор, пока Малия не спускается вниз по винтовой лестнице, перепрыгивая через ступеньки:

— Кажется, я слышала, что Стайлз пришел… — и замирает, раскрыв рот.

Стайлз быстро отталкивает Дерека, вытирая губы.

Что ж, его день только что из дерьмового опустился до худшего в жизни.

— Твою мать, Дерек. Забыл, что не один?

Щеки Дерека тут же вспыхивают, он втягивает шею и опускает глаза в пол, с явным интересом пересчитывая половицы. Ладно, может быть, не совсем справедливо злиться на него, потому что Стайлз вроде сам налетел и запрыгнул на него, не оставляя шансов на разговоры. Но всё же Дерек мог бы просто оттолкнуть его, остановить или ещё что, ведь так? Серьезно.

Он перестает хмуриться, когда останавливает взгляд на Малии. Кузены или нет, но в ней всё, чего нет в Дереке — свет и невинность, и вспыльчивость по пустякам. И под всем этим скрывается тот ещё крепкий орешек (никто не смог бы в одиночку выжить в лесу в течение десяти лет и не обзавестись такой скорлупой), но во многих отношениях она всё ещё ребенок, с таким твердым, простодушным пониманием правды и честности, что смогла бы посоперничать в этом со Скоттом.