Читаем The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes полностью

«Нам также очень мало известно об Ассии Вьювилл, женщине, ради которой Тед Хьюз бросил Сильвию Плат. У нас формируют впечатление, что между мужем и женой произошло только два важных разговора, когда Плат велела Хьюзу убираться из дома, нам сообщают, что, по словам Ассии, ее роман с Хьюзом никогда не начался бы, «если бы Сильвия вела себя иначе». Это противоречит впечатлению, сложившемуся у многих, кто их знал, и игнорирует оценку, которую в частным образом опубликованных мемуарах дает профессор Тревор Томас, живший в квартире под ними, последний, кто видел Сильвию живой. Назвав Ассию Иезавелью, вавилонской блудницей, она сказала профессору, что (Ассия) украла ее мужа».

 

Хейман продолжает:

«Нет никаких оснований сомневаться в правдивости отчетов о встречах (Томаса) с Тедом Хьюзом, обвинившим его в том, что он запер входную дверь, «так что они не смогли войти и спасти мою жену». В день похорон в квартире устроили вечеринку с записями пластинок и барабанов бонго. Потом Ассия, которую (Томас) описывает как «очень красивую женщину», сказала ему, что Хьюз был в таком горе, что «некоторые из нас решили устроить вечеринку, чтобы удивить его и развеселить, когда он вернется домой»».

 

«Фантазии, сплетни политика и омерзительные слухи» представлены здесь в своем самом свободном и отвратительном облике. Как это часто бывает, есть все основания сомневаться в словах Тревора Томаса, и когда Тед Хьюз попытался оспорить правдивость этого утверждения перед организацией, называвшейся Советом по делам прессы, его поддержали («Independent» опубликовала исправления и извинения), и когда он подал иск против Томаса, также выиграл в суде. (Томас умер 27 мая 1993 года). Но вред был нанесен – или нанесен повторно. Нарратив вероломного, бессердечного Хьюза с его Иезавелью нельзя было перечеркнуть. «Горькая слава» вовсе не меняла старый образ Хьюза, а лишь укрепляла его в воображении общественности. Терпеливый тошнотик, неудачно пытавшийся помочь. Доктора (которые уже ссорились, как делают доктора в безнадежных случаях), отступили в замешательстве. Глубокие патологии биографии и журнализма начали сливаться воедино и порождать новые колонии бацилл вероломства. Поскольку я и сама являюсь восприимчивым членом журналистского племени, я ощутила первые симптомы инфекции: знакомый репортерский зуд.

В декабре 1989 года я написала Теду Хьюзу по настоянию его сестры (мне посоветовал это сделать его издатель) и попросила его дать мне интервью, в частности, сообщив, что я думаю о биографической ситуации Плат как о некой аллегории проблемы биографии в целом. В ответ я получила длинное письмо от Олвин Хьюз. Я читала его с изумлением и трепетом. Все мы двигались в мире, окруженном атмосферой, которая была уникальна для нас и с помощью которой нас могли узнать столь же ясно, как по нашим лицам. Но у некоторых из нас атмосфера плотнее, чем у других, а у немногих – атмосфера столь плотная, что делает нас полностью невидимыми – мы кажемся ничем иным, как своей атмосферой. Ее письмо было письмом женщины столь серьезно озабоченной и столь пылко оскорбленной, что она просто не потрудилась объяснить, о чем речь. Она просто сломя голову набросалась на свою тему, «миф Сильвии Плат», а мне позволено было следовать за ней или нет – ей было всё равно. Она не собиралась меня убеждать, она хотела еще раз настоять на том, что являлось для нее правдой. Олвин писала:

 

«Ваше письмо от 3-го декабря доставлено мне, и я подумала, что несколько пунктов из перечисленных ниже могли бы быть полезны для вашей предполагаемой статьи. Пересылаю ваше письмо Теду.

Я не знаю точно, аллегорией чего является биография Плат. Собственно говоря, после развенчания мифа я больше не удивляюсь (как раньше), например, «процессу» Пастернака в Советском союзе писателей или созданию группы нацистского типа, которая воспринимает всё существующее исключительно в извращенно эксцентричном виде. Люди чудовищны, тупы и бессовестны. Если возникает повальная мода, те, от кого совсем этого не ожидаешь, будут только рады закрыть глаза, уши и мозг, и следовать ей…

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука