Читаем The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes полностью

Но публикация «Писем домой» возымела эффект, противоположный тому, на который рассчитывала миссис Плат. Вместо того, чтобы показать, что Сильвия была «не такой», письма заставили читателей впервые задуматься о возможности того, что ее нездоровые отношения с матерью были причиной того, что она была такой. Ранее смерть отца Плат, Отто (родившегося в Германии профессора энтомологии, который умер, когда ей едва исполнилось восемь), считалась событием, бросившим тень на всю ее жизнь, от которого она так никогда и не оправилась. Но сейчас кажется, что ключ к трагедии Плат может быть спрятан в отношениях матери и дочери. То, что Плат с уклончивостью художника лишь предполагала как патологию (в таких стихотворениях, как «Тревожащие музы» и «Медуза», а также – в романе «Под стеклянным колпаком»), сейчас соскакивает со страниц «Писем домой». В последней строке «Медузы» - стихотворения в форме гневного обращения дочери к матери – Плат пишет с пугающей неоднозначностью: «Между нами ничего нет». Уничтожающая близость Сильвии с матерью (и сопутствующее ей пугающее охлаждение) сквозит в «Письмах домой» повсеместно. Критический комментарий о неестественной связи матери с дочерью (Гарриэт Розенштейн и Линда Бундтцен сделали самый значительный вклад в такую литературу) вряд ли обрадовал бы миссис Плат. Но что-то еще более значительное, чем ее болезненный просчет – ее полная неспособность убедить мир в том, как всё было прекрасно у Сильвии и в их отношениях с Сильвией – стала очевидна после публикации «Писем домой». Она вылила в мир поток информации о Плат и людях в ее жизни, в основном, о Теде Хьюзе: по разрушениям, которые этот поток вызвал среди тех, кто пережил Плат и по сей день напоминает птиц с перьями в болоте, это сродни утечке нефти. До публикации «Писем домой» легенда Плат была краткой и сдержанной – напряженная аскетичная драма, развивающуюся в нескольких унылых, скудно меблированных комнатах. Коварным мемуарам Альвареса присущ встревоженный тон, они скрывают свой потенциал феминистской аллегории. Сейчас легенда развивается, она превратилась в грандиозный растянутый кинороман, экранизированный в декорациях совершеннейшего и внимательного к деталям реализма: одежда того периода, кухонные приборы, настоящая еда, актерский состав во главе с Дорис Дневной Плат (высокая Дорис Дей, которая «писала») и Лоуренсом Оливье-Хитклиффом Хьюзом. Выставляя письма дочери на всеобщее обозрение, миссис Плат не только нарушила авторскую конфиденциальность Сильвии, но и передала саму Плат миру как предмет, бесцеремонно передаваемый из рук в руки. Теперь каждый мог почувствовать, что «знал» Плат, и, конечно, Хьюз - тоже. Он сохранил за собой право окончательного утверждения книги, и его критиковали за то, что он ее редактировал: чувствовалось, что он убрал слишком много, слишком много было пропусков. Но в действительности «Письма домой» интересны не тем, что Хьюз о себе изъял, а тем, что он оставил.

Истерически исступленные письма Плат о Хьюзе, написанные, когда она только влюбилась в него, и лишь немногим более спокойные письма, которые она писала в хорошие годы брака, дают нам – даже с пропусками – возможность удивительно подробно рассмотреть этого человека. Конечно, мы смотрим на него глазами Плат – другие люди, знавшие Хьюза в то время, высказывали предположение, что ее версия – результат склонности к преувеличениям и крайностям, но мы не можем запросто от этой версии отказаться. С инстинктом романистки, которой Плат пыталась стать, она рисовала характер Хьюза для матери несколькими уверенными, дерзкими, стилизованными штрихами. Впервые он появился в письме от 3-го марта 1956 года:

«Встретила, кстати, блестящего поэта – бывшего студента Кембриджа, на дикой вечеринке «St. Botolph’s Review» на прошлой неделе: вероятно, больше никогда его не увижу (он работает на Артура Рэнка в Лондоне), но потом написала о нем свое лучшее стихотворение – это, пока что, единственный встреченный мною здесь мужчина, достаточно сильный для того, чтобы выдержать мое с ним равенство – такова жизнь».

 

17 апреля Сильвия пишет:

«Больше всего меня расстраивает то, что за последние два месяца я ужасно влюбилась, а это может привести лишь к великим страданиям. Я встретила самого сильного мужчину в мире, блестящего поэта, произведения которого любила еще до встречи с ним – высокий, нескладный, здоровый Адам, наполовину француз, наполовину – ирландец, голос его подобен Божьему грому, певец, сказочник, лев и скиталец по свету, бродяга, который никогда не остановится».

 

 

19 апреля:

«Должна рассказать тебе о чем-то сверхъестественном, оглушительном и пугающем, хотелось бы, чтобы ты подумала над этим и высказала свое мнение. Это этот мужчина, этот поэт, Тед Хьюз. Никогда не встречала человека, похожего на него. Впервые в жизни я могу использовать все свои знания, смех, силу и творчества на полную, всё, и ты должна его увидеть, услышать его!

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука