The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

Он здоров и огромен…чем больше он пишет стихов, тем больше он пишет стихов. Он знает всё о повадках животных, водит меня к коровам и лысухам. Я пишу стихи, и они лучше и сильнее всего, что я когда-либо делала».

 

29 апреля:

«Тед невероятный, мама… всегда в одном и том же черном свитере и вельветовом пиджаке с карманами, полными стихов, свежей форели и гороскопов… Он подкрался к двери вчера с пакетом маленьких розовых креветок и четырьмя свежими форелями. Я сделала нектар «Креветочный Ньюберг» с экстрактом из масла, крема, хереса и сыра. Нам понадобилось три часа, чтобы почистить всех крошечных креветок, а Тед просто лежал и охал у камина после обеда в абсолютном восторге, как огромный Голиаф.

Его юмор – соль земли».

 

3 мая:

«Я чувствую, что вся моя жизнь, вся моя боль и творчество были лишь для этого. Вся кровь, которую я пролила, все слова, которые написала, люди, которых любила, были работой, готовившей меня к любви…Я вижу в нем силу и голос, способные встряхнуть мир к жизни.

Тед написал много зрелых, ошарашивающих стихов».

 

Плат и Хьюз поженились 16-го июня 1956 года, и Сильвия продолжала писать миссис Плат о «сильном, добром, изумительном мужчине, ни грана ложного тщеславия или склонности льстить мелким чинушам из стратегических соображений», его разум «великолепен, он не зануда и не учтивый политик». Когда Хьюз устроился учителем в школе для мальчиков, Плат писала о своем громоздком Адаме: «Им, должно быть, восхищаются, он так силен, просто чародей по сравнению с учителями-неженками, которых им присылают», а пять лет спустя, когда Плат удалили аппендицит и Хьюз пришел в больницу, принеся «огромные сендвичи с кровавым бифштексом», Плат написала: «Он – абсолютный ангел. Видеть его в часы посещений, почти в два раза выше окружающих коротышек, его красивое, доброе, улыбающееся лицо – самое прекрасное, что я видела в жизни».

В дневниках Плат так же описывает Хьюза как переростка Адониса/Адриана-супермена, хотя голос авторки дневника – другой, часто - острее и мрачнее, чем голос Плат, писавшей письма домой. 26-го февраля 1956 года Плат сделала теперь знаменитую запись о своей первой встрече с Хьюзом на вечеринке в «St. Botolph’s Review», которую она описала матери с тоской («вероятно, никогда не увижу его снова»). В дневнике Плат рассказывает о выпивке, слишком громких разговорах, танцах и опьянении. Затем:

«Тот большой, непонятный, здоровый парень, единственный там достаточно огромный для меня, сутулился там среди женщин, его имя я спросила сразу же, как только вошла в комнату, но никто мне его не сказал, он подошел и тяжело посмотрел в мои глаза, это был Тед Хьюз».

 

Хьюз ведет Плат в подсобку, и:

«дверь захлопнулась с грохотом, он плескал себе бренди в стакан, и я плескала себе бренди туда, где был мой рот в последний раз, когда я об этом знала…

И я топала ногами, и он топал ногами по полу, а потом громко чмокнул меня в губы (пропуск)… А когда он поцеловал меня в шею, я медленно и сильно укусила его в щеку, и когда мы вышли из комнаты, кровь текла по его лицу (пропуск). И я мысленно крикнула, подумав: «О, я сражалась, но это – мой крах»».

 

Я цитирую текст так, как он представлен в опубликованных «Дневниках». Более полный текст – в котором Хьюз не только поцеловал Плат, но еще и сорвал с нее красный ободок для волос и спрятал в карман сережки – потом был опубликован в другом месте и использовался как доказательство подавляющей редактуры Хьюза, действовавшего в свою пользу. Но даже подвергшись цензуре, отрывок остается невероятно интимным, можно лишь удивляться, как Хьюз позволил опубликовать какую-либо его часть. Фактически, если он был так заинтересован в защите тайны своей личной жизни, почему он не запретил публикацию «Писем домой» и «Дневников» полностью?