The wise man grows happiness under his feet (СИ)

Алекс, насухо вытерев лицо, шмыгнул носом и ушёл. Мэтт насыпал Максу корма и направился в спальню, чтобы тоже одеться. Вместе с удушающим чувством стыда он чувствовал облегчение: кажется, он наконец-то успокоился сам и больше не будет терзать мальчика безразличием и отчуждённостью. Алекс был такой жалкий, такой несчастный, такой беззащитный, что Мэтт понял — он никогда больше не сможет обидеть его. По крайней мере, холодностью — точно. Алекс, конечно, своим присутствием доставлял некоторые проблемы, иногда даже раздражал, но глядя на него — дрожащего, уже не сдерживающего слёзы — Мэтт впервые поставил себя на чьё-то место. Впервые примерил на себя чужую шкуру и содрогнулся от представленного им во всех красках одиночества.

Ему ли было упрекать Алекса в слезах — его детство прошло беззаботно и легко в доме любящей и любимой матери, рядом с сестрой, в окружении друзей. Мэтт с самого детства был душой компании и заводилой, и вокруг него всегда была стайка ребят и девчонок. С кем-то из них он действительно дружил, с кем-то общался изредка и снисходительно, но факт оставался фактом — он был всегда окружён людьми, которые тянулись к нему и любили его. Одиноким он не был никогда. Мать души в нём не чаяла, сестра тянулась к нему (да и он к ней тоже), небольшая разница в возрасте позволяла им дружить, делиться интересами и даже общаться с одними и теми же ребятами. А ещё у него был Лукас — самый первый, самый верный друг, с которым они вместе провели всё детство, всю юность. Правда потом Лукас уехал в Испанию, и Мэтт впервые узнал горечь разлуки. Но эта разлука была не из тех, что пережить невозможно — по крайней мере, они часто общались в Скайпе и не теряли связи, а раз в пару лет Лукас наведывался в Штаты.

Конечно, оглядываясь на свою молодость, Мэтт не мог не признать, что был влюблён в Лукаса и именно поэтому так тяжело пережил его отъезд. Это не было настоящей любовью, он и тогда это понимал, но Лукас был слишком близок ему, чтобы можно было просто взять и выбросить его из головы.

Может, именно из-за этой потери Мэтт и разуверился в существовании настоящей любви. Лукас был ему больше, чем друг — почти брат, человек, с которым произошёл первый волнующий сексуальный опыт, самый близкий и верный товарищ во всех стычках с другими мальчишескими компашками. Дальше пары скомканных ночей дело у них не пошло, но теперь, вспоминая свои отношения с Лукасом, Мэтт понимал, что лёгкий флёр влюблённости всегда окутывал их братство и дружбу. Это можно было бы назвать платонической любовью.

А потом Лукас встретил мужчину своей мечты, да ещё и земляка, и уехал с ним на родину.

Это, пожалуй, было самой страшной травмой для Мэтта. Страшнее, чем смерть отца. Он был очень близок с отцом, хоть они и не жили вместе с тех пор, как родилась Экси, и потеряв его, тогда ещё совсем юный Мэтт почувствовал себя круглым сиротой, хоть и оставалась ещё Маргарет.

И всё равно смерть отца не могла сравниться с предательством Лукаса. Потому что смерть неподвластна человеку, и трагическая случайность хоть и болезненна, но неизбежна. Зато осознанное предательство Лукаса случайностью не было, и Мэтт долго не мог простить ему отъезда, хоть виду и не подавал. Может быть, Лукас даже ничего не знал.

И всё-таки, несмотря на эти две ужасающие вехи своей жизни, Мэтт мог с уверенностью сказать, что его детство и юность протекли счастливо.

А Алекс всю сознательную жизнь был один, терпел побои и насмешки от ребят из приюта, а теперь, когда ему вдруг показалось, что все неприятности позади, Мэтт сам умудрился сделать его ещё более несчастным. Он сумел ранить его настолько больно, что мальчик даже заплакал. Мэтт готов был дать голову на отсечение, что Алекс никогда не ревел в приюте из-за своей вражды с мальчишками. Даже когда его били. А теперь вот не сдержал слёз — это было показателем.

Теперь, одеваясь для прогулки, Мэтт ощутил такую жгучую жалость, такое желание действительно сделать своего приёмыша счастливым, что он не сомневался: больше отчуждения не будет.

Поэтому вернувшись в холл и обнаружив там Алекса в этих ебучих кедах на колёсиках и (наконец-то!) с фотоаппаратом, висящим на шее, Мэтт не сумел подавить желания его потискать. Алекс, хоть и был уже довольно взрослым, сегодня так по-детски ревел на кухне, что вдруг показался совсем маленьким и очень несчастным птенчиком.

— Алекс, я хочу, чтобы ты никогда не сомневался в том, что ты мне нужен, — Мэтт чуть отстранил его и посмотрел ему в глаза, улыбаясь ласково и тепло, без тени насмешливости. — Я люблю тебя, ты мой детёныш, и я правда очень нуждаюсь в тебе. Просто я иногда веду себя как полное говно. Я попробую с этим бороться, хорошо? Я попробую стать лучше для тебя, обещаю.

Алекс, впервые услышав от него такой долгий и прочувствованный монолог, опять не сумел сдержать эмоции — поник и уткнулся лбом в мэттову грудь, и мужчина обнял его и погладил по спине.

— Ну всё, вытирай слёзы и пойдём, а то Макс обосрётся и испортит всю возвышенность момента.