This one. Книга третья. Путь к бродяге (ЛП)

С дикими, как у напуганной крысы, глазами, Накамура лежал на животе, извергая воду из легких. Кеншин выглядел не лучше. Он был истощен, дрожал от холода, находясь на пределе сил, и в довершение ко всему, его бедро кровоточило. В темноте рану невозможно было разглядеть, но ощущалась она ужасно. Он оторвал полоску ткани от рукава и перетянул бедро. На некотором расстоянии от них он увидел нескольких Шинсенгуми, выглядевших как толпа мокрых кошек-убийц, пытающихся добраться до своей добычи.

– Идем, – ахнул Кеншин. – Нам нужно идти.

– Что? – сонно откликнулся Накамура.

Времени на объяснения не было. Кеншин нетвердо поднялся на ноги и схватил Накамуру за воротник кимоно. Мужчина запротестовал против такого обращения, но последовал примеру Кеншина и обрел почву под ногами. Этого было достаточно, чтобы Кеншин, перекинув его руку через плечо, прихрамывая, заковылял в сторону их ближайшей тайной квартиры, точно такой же, как и та, в которую он должен был доставить Накамуру в самом начале. К счастью, их вынесло на правый берег.

Накамура плелся, тяжело опираясь на Кеншина. Каким-то чудом этот человек имел силы на то, чтобы жаловаться.

– Ты сошел с ума… совсем с ума сошел! Ты мог нас убить этим трюком! Я должен рассказать об этом…

Абсолютно нелепо.

Они выжили, преодолев огромные трудности, а этот человек жалуется! Кеншин устало фыркнул. Его бедро немело с каждым шагом, и он ощущал все большее головокружение и дезориентацию. Боль в голове почти ослепляла его.

Был ли он когда-нибудь столь истощен?

Однако несмотря ни на что, странная эйфория захватывала его. Сегодня вечером он столкнулся с невозможным и выжил, и ему не нужно было никого убивать.

Он спас другого человека… не убивая.

Радость поднялась в его груди, и Кеншин начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче. Облегчение и гордость объединились и заставили его чувствовать себя лучше, чем он когда-либо чувствовал себя в этом несчастном безрадостном городе. О боги, сегодня вечером он никого не убивал! Он запрокинул голову и хрипло засмеялся, и глаза защипало от прилива эмоций и адреналина, бушевавшего в крови.

Сегодня… мне удалось сделать свою работу, не убивая.

– Ты идиот.

Кеншин сонно моргнул, поглядев на старого самурая, сидящего рядом с ним, и жалобно чихнул. Голову словно набили ватой, нос заложило, и что раздражало больше всего, он постоянно выкашливал слизь, заполнившую легкие. Отвратительно.

– Ты полный, совершеннейший идиот, вот что я скажу, – повторил Ито-сан, усмехаясь. – Какой человек добровольно искупается в Кацурагаве в начале Сацуки?

Что ж, с такой точки зрения это действительно выглядело глупо. Даже Кеншин это признавал, потому что на следующий день его добровольного купания он грандиозно заболел. А рана на бедре? Когда они наконец добрались до безопасного места, Кеншин был готов упасть в обморок, и неудивительно – рана на бедре была глубокой, рваной, мышцы оказались разорваны самым уродливым образом.

– Чуть глубже, и вы бы истекли кровью, мальчик, – заметил врач, зашивая рану.

Борьба с течением отняла его силы, и прежде, чем он это заметил, снова потерял много крови. Так что добавилась еще и анемия. Из-за хрупкой конституции простуда скрутила его со всей свирепостью, и теперь он оказался прикован к постели и вынужден есть ту отвратительную бурду из гороха, печени и крови, которая должна была восполнить потерю крови.

Что делало его состояние еще более неловким, так это то, что когда врач его осмотрел, то стал укорять в недоедании. Если честно, то сперва Кеншин не понимал, почему тот пришел к такому выводу. Он всегда ел столько, сколько ему требовалось, и довольно часто ему приходилось присутствовать при небольших перекусах в компании Кацуры-сана… но, возможно, в этих претензиях была доля правды, потому что теперь, осмотрев себя, он убедился, что ребра и позвонки проступают довольно отчетливо.

Хуже всего, что вердикт врача достиг ушей Кацуры-сана, и, как результат, Кеншин чувствовал себя так, словно за ним постоянно кто-то смотрел и настаивал, чтобы он ел больше.

Честно говоря, было унизительно получать выговоры из-за таких простых вещей, но опять же, после ее смерти все стало трудным. Кеншин пытался жить так обыкновенно, как только мог, но его сердце болело, и самые обыденные вещи воспринимались как обязанность – еда, сон, отдых – он все делал механически, не думая, не получая удовольствия.

Спать было особенно проблематично.

Его ночные кошмары всегда маячили где-то на краю досягаемости, и их содержание оставалось удивительно стабильным и постоянным. Несмотря на то, что он убил немало людей Бакуфу за последние несколько месяцев, их смерть не много добавила к его снам – еще немного крови и невнятных криков преследовали его.