Тибетская книга мертвых

При подготовке сего, и заслуга помогут

Тем чувствующим существам, что не имеют защитника, Матерям

Достичь состояния Будды[392]:

Пусть будет благословен этот мир[393];

Пусть эта Книга принесет благо[394];

Пусть царствуют добродетель и праведность.

ЗДЕСЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ РУКОПИСЬ «БАРДО ТХЁДОЛ»

Глен Мулин Смерть и умирание в тибетской традиции

Посвящаю многим тибетским наставникам, что учили меня с терпением, а также памяти вдохновляющих трудов покойного доктора У. Ивэнса-Вентца, что внесли столь многое в наше знание тибетской традиции

Предисловие к оригинальному изданию

Смерть – это важнейший вопрос нашего времени, как полагает йельский психиатр Роберт Джей Лифтон, в значительной мере потому, что мы отказываемся взглянуть на нее. Социологи уже давно указывают, что она заменила секс в системе наших социальных табу. Тогда как в XIX веке, в Викторианскую эпоху о сексе говорили шепотом, за закрытыми дверьми, а о смерти с навязчивой публичностью, у нас все наоборот: наш айсберг неупоминаемого перевернулся. Мы вынесли секс на афиши и на все экраны, но ограничили смерть рамками частной скорби. Арнольд Тойнби назвал смерть антиамериканской, но дело даже не в этом. Это оскорбление Прометею, самому духу Запада, предел нашей воли к власти. Смерть кладет конец нашему настойчивому стремлению прокладывать свой путь и сохранять над ним контроль.

Эта книга появилась через год после завершения новейшей медицинской программы, которая может отодвинуть этот конец: изобретения механического сердца, заменяющего своего органического предшественника. Подобное совпадение может быть указанием. Азия может сказать нам что-то важное на этом уникальном перекрестке в истории медицины. Возможно, нельзя в одиночку преодолеть мудрость этого последнего рубежа. Уместность этих героических мер, как мы склонны рассматривать подобное сильное растягивание процесса смерти, может серьезно сказаться на нашем подходе к их альтернативе: смерть наступила бы, если бы мы отказались их использовать. Если мы продолжаем думать о смерти в терминах военных как о «враге», перед которым принимают героическую позу, то могут быть два последствия. Жизнь, продленная такими экстраординарными мерами, обретет двусмысленное качество для человека, живущего в страхе перед неумолимым приходом врага. И мы будем страдать от искаженного распределения сил, что всегда происходит на войне. Социальное неравенство будет увеличиваться с ростом цены умирания, и случаи смерти потребуют все возрастающего ухода. А с другой стороны, деньги и энергия, которые следовало бы потратить на продление жизни, будут идти на замедление процесса смерти, которая все равно придет, что бы мы ни делали.

Мораль этого не в моратории на медицинскую технологию. Скорее, это баланс, в котором мы нуждаемся: готовность помогать телу, когда такая помощь необходима, в соединении с равной готовностью «отбросить тело», как говорят индийцы, когда его назначение осуществилось. Трудно достичь подобного баланса, когда мы рассматриваем смерть как пропасть, которой следует избегать как можно дольше, буквально любой ценой, потому что она крайнее личное бедствие. И вот здесь Азия может помочь нам. Избежав механического взгляда на реальность, который постулировала современная наука на заре своего развития, – он больше не существует, но наша мысль еще не уяснила этого факта, – Азия не рассматривает смерть как глухую стену, а продолжает приближаться к ней как к двери, ведущей в другой род бытия. Если мы думаем, что такое бытие – это просто продолжение нашей нынешней жизни, то недооценим тонкости воззрений, что развернет перед нами эта книга. Может быть, только единственная приложимая метафора из нашего нынешнего репертуара – абстрактно пространственная. Нам говорят, что наиболее подходящим определением будет: жизнь после смерти. В конце концов, хотя для большинства людей и не сразу, это будет подобно избавлению от тесного башмака.