Тигровый, черный, золотой

– Маша, я думаю, он брал реванш, – сказал наконец Макар. – Колесников – человек, который все эти годы жил в унижении, а униженный человек с избытком гордости и самолюбия может быть очень опасен. Он вообразил себе новую жизнь: ту, в которой он богат и независим от жены. Его доли от проданных изумрудов, если бы им все удалось, Андрею хватило бы ненадолго, так что в целом его мечта была иллюзорна. Но он очень сильно в нее поверил. Весь этот план с привлечением Ясинского был его идеей. Он наконец-то cмог бы отплатить своей жене – за то, что она оказалась успешнее, чем он, а в каком-то смысле отомстить самой жизни, которая не была к Колесникову достаточно справедлива. Он ведь талантливый художник. И, как многие талантливые люди, считает, что, раз у него есть талант, он достоин большего, чем имеет. Ему никогда не приходило в голову, что он уже получил большее, просто не сумел правильно им распорядиться.

– А как надо было распорядиться? – спросила Маша.

– Я не знаю. Я только видел, что Колесников, как бы это выразиться… – слышно было, как Макар щелкает пальцами, – …неблагодарный.

– В каком смысле?

– В глобальном. В нем совсем нет признательности по отношению к окружающему миру и близким. И когда он произносил о своей жене теплые слова, это звучало фальшиво, потому что он ничего подобного на самом деле не думал. Знаешь, мы с Серегой встречались с Фаиной Клюшниковой… Старая полунищая художница. За копейки учит детей рисовать. Когда-то ей выделили вместо нормальной мастерской подвал без единого окна, заселенный крысами и тараканами. Работать там невозможно, она и не пыталась. Устроила мастерскую из своей квартиры, а подвал использовала для хранения картин. У нее было прибежище в Имперском союзе, но и оттуда ее выгнали – благодаря стараниям Бурмистрова. Она, конечно, эксцентричная. Диковатая. На взгляд большинства – не вполне вменяемая…

– На мой, например, – буркнул Бабкин.

– …но в ней нет и доли той озлобленности, что присуща Колесникову. Она выглядит как человек, который утром, открыв глаза, возносит хвалу небесам за то, что он на своем месте, хотя со стороны оно выглядит на редкость неподходящим для нормальной жизни. Это я и называю благодарностью. У Колесникова вместо этого – чувство обделенности и бездна притязаний. Он убил своего старого приятеля, потому что тот мог его выдать. Хладнокровно подставлял нам собственную жену, заставил ее позвонить Акимову, чтобы вытащить его на поминки, и убил бы и ее, если б ему не помешали…

– Как и Акимова с Давоян, – вставил Сергей.

– Да. Если бы Колесникову удалось задуманное, за ним осталось бы пять трупов. Потому что он не умеет сворачивать с выбранного пути. Это видно и по его картинам. Раз ухватившись за одну тему, он остается ей верен, хотя она давно выработана, как карьер. Полагаю, его девиз: «Я возьму свое». Хотя в действительности своего у него так мало, что, за чем он ни протянет руку, все окажется чужим.

Отложив телефон, Сергей сказал:

– Я же говорил, Макар объяснит лучше меня. Кстати, Колесников – умный и хитрый тип. Понимал, где можно соврать, а где нужно держаться правды.

– Например?

– Скажем, мы расспрашивали его о Тарасевиче – не был ли тот испуган, когда они встречались. Колесников сообразил, что беспокойство ювелира могли заметить многие, и тогда он со своим враньем будет выбиваться из общего хора голосов. Поэтому он сказал правду: Тарасевичу было не по себе. Только умолчал о том, что он прекрасно знал причину его тревоги. А еще ему не было известно, есть ли у нас возможность получить распечатку телефонных переговоров, и он в целом пересказал их разговор точно, солгав только о причинах. Тарасевич обвинял его вовсе не в том, что он не оплатил заказанное украшение… А вот когда Илюшин расспрашивал Колесникова про выставку, Андрей не удержался и солгал. Сказал, что не выдержал дольше двух часов, поехал домой. О том, что он помогал сотруднице музея перетаскивать картины в хранилище, ни словом не обмолвился. Это выглядело как скромность. А на самом деле он панически боялся привлечь внимание к тому факту, что оставался с картинами наедине.

Бабкин встал, чтобы помыть тарелку. Под локоть его ткнули холодным носом.

– Даже не думай! – сказал Сергей, не оборачиваясь. – Тебя еще за мороженое не простили.

Цыган вздохнул и уплелся на свое место.

– Больше всего огорчает, что, если бы мы сразу обыскали подвал Клюшниковой, Ясинский и ювелир остались бы живы, – признался Сергей.

Маша внимательно посмотрела на него:

– Разве у вас были для этого причины?

– Были бы, если бы я внимательнее слушал треп Ломовцева. Он проболтался, что Ульяшин помогает Фаине, и, говоря об этом, вел себя довольно странно. Его понесло. У него язык без костей, к тому же он выпил… Развлекался, как подросток! «Я вам на блюдечке приношу сведения о том, где украденные картины, а вы ни ухом, ни рылом». Это вполне в его духе. Он-то издевался над нами в лицо, а я пропускал его болтовню мимо ушей…

– Клюшникова не пустила бы вас в хранилище.